носит плоть ради плоти, соединяется с разумной душой ради моей души, очищая подобное подобным; делается человеком по всему, кроме греха. Хотя во чреве имеет Дева, в которой душа и тело предочищены Духом, — ибо надлежало и рождение почтить, и целомудрие предпочесть, — однако же произошедший есть Бог и с воспринятым от Него — единое из двух противоположных — плоти и Духа, из которых Один обожил, а другая обожена[309].

Как Бог и Человек в одном лице Христос имел два рождения — одно в вечности от Бога Отца, другое во времени от Девы Марии. Полемизируя с арианством (а точнее, с одной из его разновидностей — евномианством), Григорий говорит: «И ты не можешь приметить того, что Кто по плоти имеет отличное рождение, — ибо где нашел ты по своим началам Богородицу Деву? — для Того иное и духовное рождение. Лучше же сказать, Кто имеет не такое же бытие, Тот имеет и отличное рождение». И объясняет, как соотносятся два рождения:

Вначале был Он без причины; ибо что может быть причиной Бога? Но впоследствии начал бытие по причине, и причиной было — спасти тебя — ругателя, который презирает Божество за то, что Оно приняло на Себя твою грубость и посредством ума вступило в общение с плотью; и дольний человек стал Богом, после того как соединился с Богом и стал с Ним единым; потому что победило лучшее, дабы и мне быть богом, поскольку Он стал человеком. Он родился; но и прежде был рожден, — родился от жены, но и от Девы, — родился человечески, рожден божески; здесь без отца, но и там без матери; а все это есть знак Божества. Он носим был во чреве, но узнан Пророком, который сам был еще во чреве, и «взыграл» перед словом, для Которого получил бытие (Лк. 1:44). Он повит был пеленами, но, воскресши, сложил с Себя погребальные пелены. Положен был в яслях, но прославлен ангелами, указан звездой, почтен поклонением от волхвов[310].

Рождество Христово. Фреска. XII в. Церковь Каранлик-Килисе («Темная церковь») в Гёреме, Каппадокия, Турция

Все Евангелие свидетельствует о том, что Христос был одновременно Богом и Человеком. Каждое Его действие, каждое событие из Его жизни может рассматриваться как подтверждение этого. Герменевтический принцип, которым пользуется Григорий, заключается в том, что одни действия Христа рассматриваются им как свойственные смертному человеку, другие — как принадлежащие бессмертному Богу:

Он был смертен, но Бог. Он — из рода Давида, но Адама

Создатель. Он носитель плоти, но вне тела.

От Матери, но девственной; описуем, но неизмерим.

Ясли вместили Его, но звезда вела к Нему волхвов;

они пришли с дарами и преклонили колени.

Как смертный был Он в борении, но как Неодолимый победил

в троекратной борьбе искусителя. Вкушал пищу,

но напитал тысячи и воду превратил в вино.

Крестился, но очистил грехи, и громовым голосом

Дух провозгласил Его Сыном Безначального.

Как смертный Он вкушал сон и как Бог усмирял море.

Утомлялся в пути, но у смертных укреплял силы и колени.

Он молился, но кто же внял мольбам погибающих?

Он был Жертва, но и Архиерей; Жрец, но и Бог.

Кровь принес Он Богу, но очистил весь мир.

Вознесен на крест, но ко кресту пригвоздил грех…

Если одно свидетельствовало о нищете смертного,

то другое — о богатстве Бесплотного[311].

К тайне соединения двух природ во Христе Григорий подходит с разных сторон, пытаясь подобрать терминологию и образы, при помощи которых эту тайну можно было бы выразить. Одним из таких образов является завеса: Бог соединяет две природы, одну сокровенную, другую видимую для людей, и является людям, прикрывшись завесой плоти[312]. Еще один образ — помазание: Бог Отец помазал Сына «елеем радости более соучастников» Его (Пс. 44:8), помазав человечество Божеством, чтобы из двух сделать одно[313]; воспринятое человеческое естество, сделавшись одним и тем же с Помазавшим, стало «однобожественным»[314].

Григорий также пользуется образом храма, в который вселилось Божество: этот образ, основанный на Ин. 2:21 («…Он говорил о храме тела Своего»), будет широко использован такими крайними представителями антиохийского направления в христологии, как Феодор Мопсуестийский и Несторий. Характерно, однако, что, прибегая к терминологии храма и вселившегося в него Слова, Григорий делает оговорку, что это лишь учение «некоторых», то есть не общецерковное учение и не мнение самого Григория:

Немало людей придерживается учения о том, что из девственного лона

вырос Бог смертный, Которого Дух

сделал храмом великого Бога, воздвигая чистый храм.

Ибо Матерь есть храм Христов, а Христос — [храм] Слова…

Когда же [Дух] создал и обожил Его во утробе

и вывел на свет по исполнении времен,

тогда Царь Слово принял на Себя грубую плоть

и наполнил храм чистым Божеством. Но оба[315]

стали для меня единым Богом[316].

Обратим внимание на образ Матери как храма Христа. Этот образ нам встречался у Ефрема Сирина[317]. Обратим внимание на образ плоти Христа как храма Божества. Этот образ будет активно использоваться в христологических спорах V века — как несторианами, так и их противниками.

Делая четкое различие между двумя природами Христа, Григорий тем не менее подчеркивает, что они в Нем неразлучно соединены, а потому решительно отвергает мнение о «двух сынах», то есть двух самостоятельных личностях в Иисусе Христе:

Он то учит на горе, то беседует на равнинах, то сходит в корабль, то запрещает бурям. Иногда вкушает сон, чтобы и сон благословить, иногда утомляется, чтобы и труд освятить, иногда плачет, чтобы и слезы сделать похвальными. Переходит с одного места на другое Тот, Кто не вмещается никаким местом, Вневременный, Бестелесный, Необъемлемый. Один и Тот же и был, и становится: был превыше времени, а приходит подвластным времени, был невидимым, а становится видимым. «В начале был, у Бога был и Богом был» (Ин. 1:1). Третье «был» подтверждается при помощи повторения. Но Он истощил то, чем Он был, и воспринял то, чем не был, не сделавшись при этом двумя, но захотев сделаться единым из двух [природ]. Ибо и то, и другое есть Бог — и воспринявшее, и воспринятое; две природы стекаются в одно, но не два сына