Только все зря. Жезл указал шторму именно эту цель.

Ночь еще длилась, волна сирина мчалась в лабиринте мелких внутренних вод Древа. А вдали, на просторе, черный гневливый шторм вслепую играл скорлупкой корабля. Ему тьма ничуть не мешала резвиться, а вот люди были бессильны понять и то немногое, что днем дает застигнутому бедой его опыт. Не понять без света, откуда придет новый удар, как меняется ветер, есть ли вблизи скалы…

Есть, и волны пихают корабль туда, все ближе с каждым движением, с каждым стоном бортов. Охнула высокая мачта, треснула и сломалась пополам, роняя мокрый обрывок флага, словно сдаваясь победителю и признавая могущество шторма.

Элиис никогда не пробовала укрощать погоду. Она еще не понимала всего того, что говорит ей океан, да и слышала его кое-как, в ушах звенело возбуждение. Но времени отдышаться и разобраться не нашлось, и она метнулась, вытянула руки вперед, делясь с чужаками своим спокойным островком гладкой воды. Волна послушно подхватила корабль под днище и перенесла через камни, в последний раз хлопнули мокрые паруса, недавно еще аккуратно убранные, а теперь висящие рваными лоскутами на двух уцелевших мачтах. Девушка слышала от Юго, что тихая вода бывает в центре каждого урагана, это называется «глаз». Только у прочих бурь он слепой от ярости, совсем не такой спокойный и гладкий. Вдвойне слепой, если шторм вызван чужой волей.

Теперь глаз медленно и неуверенно прозревает, наблюдая настоящего сирина. Пена бешенства уходит с гребней волн, их высота уже не та, они виновато горбятся, будто пожимают плечами: мол, извини, дитя Сиирэл, мы разыгрались, не подумали о своей дикой и страшной силе, уже успокаиваемся… Вот и облака стыдливо осели, сливаясь с брызгами, упали коротким дождем. Сразу посветлело, наметилась кромка восточного горизонта, готовящая спокойный восход.

Элиис стояла на упругой воде, живой и замечательно приятной, и смотрела на чужое судно. Колени запоздало дрожали. А рядом недоверчиво скрипел корабль, выживший вопреки воле араави востока, его жезла и его сирены.

Корабль был всерьез потрепан бурей, в путанице вантов висели два обломка мачт, борт чуть выше линии воды смят и, как представлялось Элиис, наверняка протекал. Но команда не спешила заняться ремонтом. Все до единого моряки стояли у борта, наваливаясь друг другу на спины и заглядывая поверх плеч. И все смотрели на нее, на Элиис. Чужой непонятный говор слитно гудел недоумением, страхом, изумлением. Люди едва смели шептать и ни на миг не сводили взгляд: они, определенно, поняли причину своего спасения. И, судя по всему, сила сирина для них была внове. Кто-то первым охнул и закрыл лицо руками, спасаясь от осознания чуда. Другие отшатнулись от борта, вся масса людей пришла в движение. Даже неудобно как-то быть в центре внимания и выглядеть столь неподобающе. Девушка смущенно одернула мокрое платье, липнущее к телу. Вода послушно скатилась вниз, оставляя наряд сухим и опрятным.

Волна под стопами чуть вздохнула, поднимая сирина к самому борту, и огорченно осыпалась слезами брызг, едва босые ноги ступили на палубу. Трудно расставаться с родными, когда не видишь и не ощущаешь их так долго!

Элиис заинтересованно огляделась, даже не успев удивиться тому, как вокруг нее ловко раздвинулись люди, дав место и ошарашенно, настороженно отступая еще на шаг, и еще…

Чужой корабль! Элиис улыбнулась, рассматривая палубу, мачты, борта. Огромный корабль, много больше любой боевой лодки газура. И люди, удивленно изучающие свою спасительницу и пытающиеся решить, что им делать, — улыбаться, кланяться или падать в ноги, — тоже чужие. С бледными лицами и волнистыми волосами. У многих глаза совсем светлые. Одежда тоже непривычная. Сирин обдумала увиденное и твердо решила: они все с севера! С того самого загадочного материка, о котором так часто рассказывал Юго. Где вроде бы нет ни газура, ни храма… Что весьма кстати: на островах Древа спрятаться от восточного араави и жениха Гооза едва ли возможно. Особенно сейчас, когда он распоряжается в столице. А когда вернется владыка Роол, еще неизвестно, кого он станет слушать и что решит…

Не сидеть же день за днем на послушной волне, вдали от берега! Девушка снова широко улыбнулась и вежливо поклонилась тем, кого рассчитывала видеть своими друзьями хотя бы в ближайшие дни. Люди зашевелились, зашумели в ответ, почтительно закивали. Незнакомая речь загудела и зарычала, чуждая и торопливая.

Как с ними объясниться?

По счастью, к ней уже спешил капитан. Элиис облегченно вздохнула. Точно он! Не зря при его появлении все прочие на палубе стихли и выстроились в ровные ряды. Уважают, ведь капитан на корабле главный. Помнится, она себе придумала еще ночью: капитан — непременно опытный моряк, а значит, пожилой, широкоплечий и заросший. С большой абордажной саблей и страшным шрамом на щеке, а то и вовсе одноглазый… Юго так описывал капитанов.

В жизни все оказалось, к немалой радости Элиис, иначе. Капитан, по мнению сирина, был хоть и не особенно хорош собой, но зато молод, с таким куда проще общаться. К тому же на вид он оказался ничуть не страшный, не заросший, совсем без сабли и шрама. Девушка слегка покраснела, смущенная своими наивными домыслами, почувствовала себя глупым ребенком. В крепости она видела так мало людей, что до сих пор живет детскими представлениями о мире, нелепыми, излишне примитивными.

Вблизи капитан понравился ей даже больше, чем при первом взгляде. По меркам Древа, он был совсем некрасив. Кожа бледная, волосы неопрятно взбиты крупными волнами, лицо скроено непривычно. Губы тоньше, чем у типичного оримэо, нос очень прямой, нелепо узкий и явно длинноват, лоб тоже велик… Зато смотрит этот человек дружелюбно, даже восторженно, после холодного презрения Гооза или спеси восточного араави такой взгляд — отрада для души.

Синий взор сирина встретился в упор с глазами капитана, чужими Древу и всему миру океана и все-таки тоже принадлежащими холодному морю — оно ведь где-то в иных своих пределах может быть и таким, серо-зеленым. Чтобы заглянуть в холодное море, пришлось закинуть голову, а потом для удобства встать на цыпочки: капитан оказался на голову выше сирина. Впрочем, он тотчас поклонился и, чуть помедлив, словно что-то для себя решая, жестом предложил пройти в каюту. Даже выговорил несколько слов, раздельно и медленно. Их Элиис знала: Юго выучил ее приветствиям на трех языках! В том числе и на языке капитана — отрывистом, с короткими жесткими словами, более похожими на команды.

В тепле каюты Элиис потопталась на мягком ковре, озираясь и восхищаясь богатым вычурным убранством. По подсказывающему жесту капитана сирин забралась в громоздкое огромное кресло малознакомого вида, удобно расположилась, подтянув пятки и подавшись вперед. От невозможности задавать вопросы сводило шею, а язык прямо чесался! Как много надо узнать… Неужели бывают такие огромные деревья? И права ли она, думая, что кресло целиком выточено из единого ствола, а не сплетено из бамбука?.. И что это за ковер, переливающийся всеми оттенками перламутра? И почему от лампы так приятно пахнет? Хотелось все рассмотреть и ощупать, но, к сожалению, пока не время.

Капитан сел рядом, подвинув к высокому столу такой же высокий стул. Ноги он не поджал, да на стуле так и не сядешь, он для иного приспособлен… Элиис нахмурилась, одернула юбку и тоже чуть подвинулась к столу. Расторопные слуги поставили еду и питье. Элиис благодарно поклонилась и виновато развела руками. Среди всех слов капитана — ни одного знакомого сочетания звуков, кроме выученного еще вместе с Юго слова «каюта»…