litbaza книги онлайнВоенныеЧетыре с лишним года - Олег Рябов

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Перейти на страницу:

Дальше всё было картинно красиво. Два полицейских и два студента очень дружно и без понуканий оттащили в сторону огромный бетонный столб. Джонни махнул нашему автобусу, и мы проехали, а за нами проехал и Джонни на своём большом красивом автомобиле.

Мы видели, как за ним четверо индусов корячились, снова перегораживая шоссе большим бетонным столбом.

Вот и всё про Джонни, которому мы даже не сказали спасибо.

Рубашка от Пипы

«Относительно людей – не поймёшь, самые разнотипные: и тонкие немки, и здоровенные чешки, и австрийки всех мастей и пород. А вот русскую женщину во всей Европе узнаешь сразу…»

(Из письма отца 19.07.45)

Беременная негритянка из Шри-Ланки по имени Пипа сшила мне рубашку из чёрного лёгкого шёлка на старой машинке «Зингер» за одну ночь в сарае, собранном из сухих коричневых пальмовых листьев, на пустынном цейлонском пляже.

На километровом песчаном плато пляжа не видно было никого, кроме трёх маленьких шоколадных ланкийцев, куривших взатяг по кругу одну сигаретку-самокрутку, набитую резаными листьями коки. Они сидели под пальмами, похожими на гигантских стрекоз.

Англичане и французы торчали в гостинице, где читали свои толстенные «покеты» и играли в карты.

Чем сильнее ветер и выше океанские волны, тем дальше от берега отходит прибой, и сейчас белые гребни его рассыпались где-то далеко-далеко, почти на горизонте. Я шел по твёрдому, почти каменному песку, распугивая маленьких крабов и разглядывая зелёные тропические орехи, приплывшие издалека и оставленные здесь приливом.

В конце бухты начинался старый коралловый риф. В отлив было интересно по нему побродить, разглядывая небольших морских ежей, сидящих в своих лунках, и чудных змееподобных рыбок, копошащихся в образовавшихся лужах. Мне хотелось на память о поездке на этот остров взять кусочек коралла, и я нашёл замечательный розовый отросток, напоминающий дамский мизинец с наманикюренным ногтем.

Я нашёл его прямо на песчаном берегу и был доволен. Перебираться теперь на риф было незачем, да и не хотелось рисковать: я был босиком, и можно было порезаться или просто наступить на ежа. Тут я увидел, как на самом широком участке чёрного, с зелёными от водорослей подпалинами рифа что-то шевелится. Довольно большое.

«Крупная рыба», – подумал я, и, перейдя по пояс вброд через небольшую, но бурную протоку, направился полюбопытствовать. То, что я принял за рыбу, оказалось рваным полиэтиленовым пакетом. На ежа я всё-таки наступил, и обломок его грязной и тупой иглы пришлось выковыривать перочинным ножом. Потом я кое-как доковылял до этого сарая, где красивая негритянка Пипа торговала футболками и огромными женскими парео. Она-то и перевязала мне кое-как ногу, чтобы я смог добраться до своего номера. Я пообещал ей десять долларов и попросил сшить мне рубашку из чёрного шёлка.

Медицинская помощь у меня была персональная в лице спутницы Таси. В этой красивой высокой стройной чешке было что-то женственное, мягкое, родное.

Я с ней познакомился в Карловых Варах, где проходил реабилитацию после инфаркта. И внешне, и физически я вошел в полную форму, хотя иногда по ночам и накрывал безотчётный страх одиночества. Ещё я не знал, как перенесу перелёт, которого почему-то тоже боялся.

Тася была медицинской сестрой, и я пригласил её слетать со мной на Цейлон. Мне нужен был спутник, и мы заключили устный контракт сроком на неопределённое время. Тася довольно сносно говорила по-русски и ещё на нескольких языках.

Постельные забавы меня не интересовали: то ли возрастное, то ли последствия инфаркта. Моя спутница была в курсе мужских проблем критического возраста и попыток к интимной близости между нами не возникало. С Тасей было легко, по-домашнему. Просыпаясь ночью от какого-то тревожного ожидания, я слышал её легкоё дыхание и снова засыпал. Так уютно было в детстве, рядом с мамой.

Я читал на пляже только что вышедшую новую книгу Маркеса «Вспоминая моих грустных шлюх» о любви девяностолетнего старика к пятнадцатилетней девочке. Книга была правдива и автобиографична, многие эпизоды я примерял к себе и обсуждал их с Тасей. Будучи медиком, она к сексу относилась как к физиологии и чему-то естественному, вроде вечернего чая или чистки зубов.

Маркеса я любил, особенно я полюбил его после скандальной истории, распространённой в окололитературных кругах в виде анекдота.

После выхода у нас в стране «Осени патриарха», ставшей культовым романом, Габи, как его звали эстеты, приезжает в СССР для получения какой-то важной премии. Формат вручения премии предполагает обязательную встречу с генеральным секретарём Брежневым. Однако в аэропорту Маркес узнаёт, что его переводчик на русский язык, практически написавший русский шедевр, с инсультом лежит в больнице. Великий писатель просит встречающих его официальных лиц извиниться перед организаторами и товарищем Брежневым, он шесть часов сидит в больнице у «своего друга» переводчика Тараса и улетает домой.

Прежде чем пойти и показать свою испорченную ногу своей личной медсестре, я кое-как дохромал до кучки маленьких сухопарых смуглых местных мужичков бич-боев, которые сидели на корточках под тремя пальмами. Пальмы пригибались под упругим ветром и вращали своими огромными листьями, как вертолёты. А может, стрекозы. Но – не пальмы.

Я разглядел среди них плохорусскоговорящего гида Нуана, который постоянно обслуживал меня как таксист. Я давал Нуану заработок, и он немножко лебезил передо мной. Ежедневно он предлагал какие-то экзотические развлечения: то рыбалку в океане, на который было страшно смотреть, то – девушку «шри-ланка».

Увидев меня, с трудом идущего, Нуан поспешил навстречу, а мужички замолчали. Я дал Нуану деньги и попросил, чтобы ребята сбегали за выпивкой. Худенький, похожий на мальчика ланкиец с бельмом на глазу взял деньги и побежал в посёлок, а кто-то из сидящих на корточках услужливо протянул мне «козью ножку», набитую листьями коки. От этой самодельной сигареты никакого кайфа не было, и я продолжал курить «мальборо». Хотя местные, покурив, начинали что-то петь и даже пританцовывать.

Я спросил у Нуана про Пипу, и тот рассказал мне её историю.

Муж Пипы работал на «тук-туке» – трёхколёсном мотороллере с будкой, возил рыбу из порта в местный ресторанчик. Во время цунами его зажало между двух автомашин и раздавило ноги. Ноги отняли. Началась гангрена. Он умер. Пипа осталась с двумя детишками и должна вот-вот родить третьего. Она вынуждена работать, хотя, по ланкийским понятиям, женщина не должна работать.

Из магазина принесли большую бутылку дрянного джина и литровую пива «Лев», которое мне очень нравилось и к которому я привык. Я выпил из горлышка три больших глотка этого местного джина – пойла, от которого меня передёрнуло, и запил пивом. Бутылку с недопитым джином я отдал местным, а пиво оставил себе.

В номере Тася обработала мою рану по всем правилам и назвала меня кобелём. Я не понял почему. После объяснений выяснилось, что у меня всё заживёт как на собаке.

Рубашку Пипа отдала мне утром. Она глядела на меня круглыми розовыми глазами и прижималась большим животом к ноге, пока ножницами отстригала откуда-то торчащие маленькие кончики ниток. Я шкурой ощутил, что в этом прижимании было влечение. Её большая атласная цвета шоколада грудь соблазнительно выглядывала из выреза платья. Ещё я чувствовал, как в животе у Пипы сучит ножками её малыш и даже пожалел, что у меня не будет больше детей. Я вытащил из шорт пачку с сигаретами, в которой хранил скомканные в трубочку мелкие купюры и, выбрав десятидолларовую, протянул Пипе. Она разгладила её на белёсой ладошке и поцеловала. Я успел разглядеть купюру, она была очень затёртая, и рядом с малиновым банковским штампиком в углу шариковой ручкой была написана цифра 97. Мелькнула мысль заменить бумажку, но что-то остановило меня.

1 ... 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?