– Властитель прислал сюда птицу.

Полководец, чуть поморщившись, взял аккуратно свернутую бумагу. Прочитав, молча скомкал послание и пробормотал себе под нос:

– Час от часу не легче.

Шерхан въехал на холм – поросший сосновым лесом огрызок съеденной временем горы. Его мощный гнедой жеребец чуял настроение хозяина и двигался предельно тихо. Шаг его не разбудил бы и змеи, дремлющей среди камней.

С самого рассвета дурные предчувствия не покидали старого воина. Сперва он считал, что это ноющее, будто дыра между ребрами, чувство – тоска по ушедшему в небеса Аттиле. Он всегда был искренне привязан к этому страшному в своем величии человеку. Всегда служил ему не из страха, не из жажды возвышения и власти. Он, как никто другой, понимал: отрицать волю мудрого спасителя земных народов, переживших Тот День, – величайшая неблагодарность. А уж тому, кто обрел веру и смысл нелепого своего пребывания меж небом и землей, так и вовсе предначертано служить Пророку.

И вот сейчас, оставшись наедине с мыслями, тяжелыми, словно небосвод в пору снежных буранов, он вдруг понял, что его тревожит: не смерть Вождя, не ссора в походном дворце Эргеза, лишившая его заслуженной власти над правоверными. Да, это тоже было правдой, но поедом грызло новое чувство, неподвластное окрику его железной воли.

Он вдруг ощутил себя чем-то ветхим и бесполезным вроде рваного сапога, найденного в развалинах выгоревшего Бунка. Некогда он был лучшим, а теперь стал только напоминанием об иных временах, безвозвратно канувших в прошлое.

Он пытался отогнать от себя уныние. Что за блажь?! Тысячи подданных свято почитают его, ждут повелений, без колебаний готовы идти в огонь и в воду по слову, по мановению его руки. Чего это вдруг он записал себя в обветшалый хлам? Многие ли еще и сегодня в силах выдержать его удар? Ум по-прежнему ясен, и воля не ослабла. Нет, нет, реальность не такова, как это представляется в минуты печали! Конечно, сердце рвется в клочья от того, что некому преподнести, как в минувшие времена, плоды своих побед, не от кого принять скупую, и оттого еще более драгоценную похвалу.

Не к Эргезу же, в самом деле, идти с поклоном?! Этот ловкач всегда умел пользоваться случаем, извлекать выгоду даже из сорочьего треска. Но этого еще недостаточно, чтобы подменить собой величайшего из великих, да прославится имя его до конца времен!

Новая волна густой и раскаленной, точно смоляной вар, ненависти захлестнула сознание, в единый миг сметая возведенные холодным рассудком преграды. Пока был жив Аттила, он скрепя разъяренное сердце отказался от жестокой мести Эргезу и его гнусным шакалам, погубившим судьбу его последнего сына. Уж, конечно, они метили не в мальчишку, влюбившегося, как подобает мальчишке, безоглядно и страстно. Они хотели его собственной крови. И по сей день хотят…

Шерхан вспомнил, как совсем недавно Эргез показал ему внука и невестку. Улыбался, сыпал приветствиями, превозносил деяния во имя веры «могущественного султана Крыши Мира» и, словно невзначай, проходя мимо псарни, ткнул пальцем: «Вот, мол, глянь». Он глянул и запомнил. Как пощечину, как плевок в лицо…

«Интересно, – подумал он тогда, – на всех халифов у этого змеиного выползня есть такие же крючки? Эргез все делает основательно. Если бы заранее не приготовился, не решился бы разевать пасть на наследство Аттилы. А сейчас его речи слаще меда, да только глаза холоднее ледника».

Прощаясь, ньок-тенгер щедро одарил каждого из султанов: меха, ткани, книги, мебель былых времен… Пришлось грузить подарками тяжеленные возы. Ему, как старейшему и почтеннейшему, Эргез преподнес особенно много даров, самых что ни на есть дорогих – как знак «старой боевой дружбы и глубочайшего уважения». И ведь что странно: среди всех приятных на взгляд и на ощупь даров – ни единого патрона, ни одного автомата, ни одного клинка! Даже захудалого кинжала! Словно невесте в день сватовства!

«Новое оскорбление или хитрый умысел? Бросить дары властителя правоверных – что это, как не прямой вызов? А дальше – война или простое убийство из засады. Везти с собой щедрые подарки – колонна еле тянется, легко догнать. А если не повезет и снежные бураны в этом году начнутся рано, то на перевалы можно не поспеть, заметет так, что ни конному, ни пешему дороги не будет, а уж с возами вообще не пройти. Сиди потом во Вратах Барсов, дожидайся тепла. В случае нападения подмога не подоспеет. Да и откуда взяться подмоге? Даже гонца не пошлешь, все тропы заметет. Что и говорить, хитер Эргез. Ну, да и он не зеленый юнец!»

Шерхан остановился на усеянной замшелыми камнями вершине. Обломок давней подземной бури, сокрушившей и изменившей лик Земли во времена, когда и времени-то не было, царил над округой, щедро открывая вид на бескрайний лес, на широкую реку, текущую с гор, собирая воды многих потоков, входящую здесь в полную силу.

Дальше в синей дымке скорее угадывались, чем виделись очертания заснеженных пиков – обиталища каменных богов, как о том с оглядкой шепчутся местные дикари. Что с того, что они отличные строители и врачеватели? Что с того, что металл в их руках становится послушным, будто воск, что их клинки радуют глаз затейливым рисунком, не тупятся и не ломаются? Они верят идолам, отрицают слова Пророка, а стало быть, умелые, но безмозглые дикари!

До прихода войска Шерхана они приносили жертвы затерянным в лесах каменным изваяниям – мед, цветы и молоко! Смешно! Как боги, по словам туземцев, смирившие подземную бурю, могут довольствоваться такими подачками?! По воле Пророка Шерхан принес Завет Истины на острие своего клинка, осветил путь кострами для упорствующих иноверцев, – и теперь это его дом! Только его! И, слава Творцу Предвечному, вознесшемуся к небесам, заснеженные стены этого дома уже недалеки!

Старый полководец опустил взор на узкую дорогу, бесконечной желто-серой лентой расстелившуюся среди лесов. По дороге медленно катились возы, вокруг них, будто туча юрких слепней вокруг неспешных буйволов, сновали всадники его личной гвардии – последняя надежда, если Эргез все же решится напасть. А он решится, непременно решится! Шерхан вспомнил взгляд бывшего подручного, когда тот следил, как двуногие мулы грузят возы дорогими подарками – не навсегда он прощался с драгоценной поклажей, ох не навсегда!

Полководец вглядывался туда, откуда притащился растянувшийся по узкому тракту караван, нет ли понятных опытному глазу знаков, открывающих коварные замыслы врага. Вьются ли над лесом птицы, вспугнутые чужаками? Разбегается ли зверье? Поднимается ли пыль от великого множества копыт? Впрочем, Эргез тоже не новичок в военном деле. Да и Арслан Победоносный – а ежели самозванец решит послать погоню, то пошлет именно Арслана, – умеет провести войско, не натоптав.

«А все же до чего противно, если по моему следу отправили именно его! – скривил губы могучий старик, вспомнив, как много лет назад вручил молодому воину его первую награду – древний клинок из залитой нынче морем страны Осман. – Теперь Арслан из лучших…»

Он не успел додумать тягостную мысль. Воин в длинной черной одежде, похожий на тень Шерхана, отброшенную слишком далеко, возник на вершине холма, беззвучно, как, впрочем, и положено тени.