ты за мать?! Ребенок надрывается, я даже возле телевизора слышу, а ты сидишь у компьютера и в ус не дуешь!

– Спокойно, папочка, – хладнокровно осадила я сострадающего отца. – Я чувствую по тембру плача, серьезное дело, или он просто дурака валяет.

Проверка показала, что я права: Мишка сидел в кровати и заливался в три ручья только потому, что Саныч вырубил мультики.

– Да ты что, мальчик?! – обалдел папа и сурово посмотрел на меньшого сына. – У меня чуть сердце не разорвалось, а он!

Чихать тот хотел на наше осуждение.

Пришлось укладываться с ним рядом и применять шоковую воспитательную терапию.

– Мишка, – начала я, – вот есть такие дети, у которых нет ни мамы, ни папы, и живут они в приютах, и комнаты у них своей нет, и игрушек нет, и они так хотят иметь свою семью, и одежду им привозят и дарят какую попало, а тебе мы с папой все новенькое покупаем, и комната у вас такая красивая, что мы и мечтать о такой не могли, а ты все рыдаешь и всем недоволен, и не хочешь спать один, и…

Ну и в том же духе прочувствованная речь длилась полчаса. Мишка молча слушал. Саныч сверху подал голос:

– Перестань, я сейчас заплачу.

И не врет – правда заплачет. Но я-то работаю на Мишку, жду реакции. Он молчит и смотрит в темноту. Ну, думаю, ребенок в стрессе, узнал об ужасах жизни.

– Мишка, – не выдержала я, – скажи, тебе их жалко?

– Кого? – недоуменно спрашивает мальчик.

– Как кого?! Детей в детских домах!

– Нет, – брезгливо отвечает Мишка, – они не мылись и потому туда попали!

Саныч сверху начинает квакать и душиться подушкой.

– Да причем тут не мылись, балда! У них мамы-папы нету!

– Нету? – искренне удивляется Мишка. – А кто их застрелил?

Это выше моих педагогических способностей.

– Ну, никто не застрелил… хм, а может, частично и застрелили. А может, они заболели. Или у них не было работы, и они голодали, и оставили своих детей в детском доме!

Мишка смотрел непроницаемо. Я увязла в каких-то не подлежащих объяснению обстоятельствах и заткнулась.

– В общем, единственное, что я поняла, – Саныч всех жалеет, и ему не надо ничего объяснять. А Мишка – форменный эгоцентрист, – поделилась я с папочкой.

Папочка глянул задумчиво:

– Ну, ясное дело, Сандро весь в меня.

Скажите, пожалуйста!

Впрочем, последовавшая дискуссия не для ваших ушей. А вот каким образом тасуются гены – это чрезвычайно интересно. Может, Мишка просто умеет скрывать свои истинные чувства.

Кульминацией борьбы за Мишкину независимость стала его дикая и мерзкая уличная истерика перед воротами ненавистного детсада.

Мое терпение – сами понимаете, не безразмерное, – лопнуло пузырями. И я пошла ва-банк.

– Все, Луку сдали сегодня в приют, – с трагическим видом сообщила я Мишке.

– Почему? – не повел бровью партизан.

– А за то, что орал на улице, что хочет голую Барби, – ядовито напомнила я встревоженному сыну.

Тут как раз пришла на кофе Лукина мама Хатуна, заранее предупрежденная о возможном выкачивании достоверной информации.

– Луку забрали в приют? – недоверчиво спросил Мишка. Хатуна переливчато захохотала.

Мишка опешил. Он во все глаза смотрел на тетку, которая собственноручно отправила такого милого ребенка в это ужасное место – мама же давеча рассказывала про приют.

Через некоторое время он осторожно спросил у Марины:

– А почему Хатуна смеется?

– Она радуется! – хором завелись мы с Мариной. – А знаешь, как мы будем радоваться, когда тебя заберут?!

О Господи, подумал Мишка. Это что за мегеры и фурии, с них станется отправить и меня тоже в приют и потом так весело хохотать.

На следующее утро он без слов оделся и встал возле двери.

– Я иду на работу, – мученическим голосом сказал он, глядя в пол. – Зарплату дайте мне, пожалуйста.

Ура, победа.

Через пару дней пришел в гости Лука.

Мишка, заглядывая в глаза Луке, сочувственно спросил:

– Ну как там, в тюрьме?

Лука увлеченно лопал хачапури и ничего не понимал.

Погибающие от хохота мамки-няньки скорректировали:

– Да не в тюрьме, Миш, а в приюте!

Мишке это все равно. Он смотрит на Луку с подобострастием: еще бы, сидел чувак!

Никаких негативных психологических последствий от шокового эксперимента пока не наблюдается.

Мишка сдается

Белесая жара навалилась на город с самого утра.

Движения замедлены, ничего не хочется – только лечь в воду, как бегемот, и пускать пузыри.

Мишка жары не чувствует. Он подорвался в полвосьмого, пошатываясь, прикнацал к телевизору, нацепил наушники, воткнув штекер куда полагается (вот в технике сечет, паразит!) и с хмурым видом стал смотреть «Джимми Нейтрона».

Я в тоске представила весь последующий ход событий: сначала Мишка откажется умываться, потом завтракать, а потом идти в садик.

Ну уж нет, рассвирепела я и силовыми методами прорвалась через два первых пункта – а с садиком пусть разбирается Марина.

Мишка надел новую майку со Спайдерменом и вышел на балкон покрасоваться перед Анькой.

Та с ним немного пококетничала, потом церемонно извинилась – я, мол, в садик иду, потом встретимся.

Мишка проводил ее глазами и вдруг сказал:

– Я тоже хочу в садик!

От неожиданности я вздрогнула и уронила крышку от чайника.

Неужели войне конец?!

Неужели боец капитулировал?!

Целый год он упорно воевал за свободу и независимость, и вот, когда победа была так близка, он перешел на сторону противника…

Эй, маманя, очнитесь, ребенок хочет в садик!

Однако я недооценила своего сына.

– Он всех заставил себя хвалить, – пожаловалась воспитательница. – Не похвалишь – ноль внимания на порядок в группе. Похвалишь – он шелковый.

– Ну похвалу все любят, наверное, – косясь на Мишку, попыталась я оправдать сына.

– Ну да, все! Кроме него, никто нас не шантажирует!

Вторая воспитательница продолжила разоблачение:

– Он сейчас стал золотой ребенок! Прекрасно стихи читает, ест неплохо, но это все – пока я рядом с ним сижу. Он не выносит быть не в центре внимания, сразу начинает нас игнорировать…

Я позорно бежала с поля брани: Мишка ведь «абыцный малцик»!

Садиковая эпопея подходит к финалу.

Еще пару недель, потом утренник в честь получения первого диплома, потом праздник с тортом (торты, которые Мишка на дух не выносит), парадный дембельский фотоальбом – и прощай, Маруся!

Однако все-таки каждый понедельник юноша Михаил выходит из детской с кислым лицом, ложится на диван и говорит придушенным голосом:

– Ненавижу садик.

Никакого смысла оппонировать ему я не вижу, но для острастки и объективности возражаю:

– И за что ты его так, дорогуша? Тебя там бьют, что