— В этом он спец, да. Но альтернатива — прозябать в забвении.

— Лучше, чтобы все поливали?

— Говорить о нем — именно это он хотел бы, чтобы мы сейчас делали. Давай не станем идти у него на поводу.

— Едем дальше.

— Ну так как оно?

— Что? Развод?

— Развод, твой вновь обретенный внутренний монолог, все вместе.

— Это процесс.

— Не так ли Чейни определил пытку?

— Ну ты же помнишь старый анекдот: "Почему развод — это такие расходы?"

— И почему?

— "Потому что дело того стоит".

— Я думала, это говорят про химиотерапию.

— Ну что ж, лысеешь и от того, и от другого, — сказал Марк, приглаживая ладонью волосы.

— Ты не лысый.

— Боже, прошу, только не льстить.

— Тут нет никакой лести.

— Просто я выше своих волос.

— Все вы так: вечные эксперименты как поизящнее выбрить бородку, паника по поводу редеющих волос, когда ничего не редеет. И полное равнодушие к брюху, переливающемуся через ремень.

— Я вообще-то довольно лысый. Но речь не об этом. Речь о том, что развод весьма дорого обходится — эмоционально, энергетически, финансово — и он того стоит. Но не более того.

— Не более того?

— Ну, не крушение. Можно выстоять.

— Но платишь-то жизнью, верно?

— Лучше выбраться из горящего дома с ожогами девяноста процентов кожи, чем сгореть в нем. Но еще лучше выйти из этого дома до пожара.

— Да, но на улице холодно.

— А где твой дом горит? В Нунавуте?

— Пожары я всегда представляю себе зимой.

— Ну а ты? — спросил Марк. — Какие новости на Ньюарк-стрит?

— Перемены не только у тебя.

— И что происходит?

— Ничего, — ответила Джулия, разворачивая салфетку.

— Нунавут?

— Что?

— Не хочешь рассказывать?

— Да правда, не о чем рассказывать, — отозвалась она, вновь складывая салфетку.

— Ну и ладно.

— Мне не стоит об этом говорить.

— Видимо, не стоит.

— Хотя мы еще не начали пить, у меня уже психосоматический кайф, все плывет.

— Ну это будет прямо бомба, да?

— Но я могу тебе доверять, верно?

— Ну, думаю, это зависит…

— Серьезно?

— Только заслуживающий доверия человек признает собственную ненадежность.

— Все, забыли.

— Я в прошлом году нахимичил в налоговой декларации, годится? Сильно. Я вычел за офис, которого у меня вообще нет. Теперь, если что, сможешь меня шантажировать.

— А зачем ты химичишь?

— Потому что это честь — помогать нашему обществу успешно функционировать, но лишь до некоторой степени. Потому что я козел. Потому что мой бухгалтер козел и показал, где можно схимичить. Не знаю.

— На днях я была дома и услышала жужжание. Оказалось, на полу валяется сотовый телефон.

— О, черт.

— Что такое?

— Ни одна история про сотовый телефон не заканчивается хорошо.

— Я его открыла, и там оказались довольно откровенные эротические сообщения.

— Тексты или картинки?

— А есть разница?

— Картинка — это то, что есть. А текст может быть чем угодно.

— Слизывание спермы с очка. Такого плана.

— Картинки?

— Слова, — сказала Джулия. — Но если ты требуешь деталей, я звоню в налоговую.

Официантка принесла вино и тут же испарилась. Джулии хотелось бы знать, многое ли та услышала и услышала ли вообще, что могла бы рассказать администратору, чтобы та молодая и свободная женщина благодаря семейству Блох нынче вечером смогла немного посмеяться.

— Я потребовала у Джейкоба объяснений, и он сказал, что это все только треп. Такой нехило закипевший флирт.

— Закипевший? Слизывать сперму с очка — это просто Дрезден.

— Ничего смешного.

— И кто был на той стороне?

— Режиссер с его студии.

— Не Скорсезе…

— Не смешно.

— Прости, Джулия, мне правда очень жаль. И я в шоке.

— Может, все к лучшему. Как ты говоришь, дверь должна открыться, чтобы осветить темную комнату.

— Я такого не говорил.

— Не говорил?

— Ты ему поверила?

— В каком смысле?

— Что это были только слова.

— Да.

— И ты действительно видишь разницу?

— Между разговорами и действиями? Конечно, да. И это имеет значение.

— Насколько большое?

— Не знаю.

— Он изменил тебе, Джулия.

— Он не изменил мне.

— Слишком громкое слово для секса с другой женщиной?

— У него не было секса с другой женщиной.

— Конечно, был. И даже если не был, то все равно был. И ты это знаешь.

— Я не извиняю и не преуменьшаю того, что он сделал. Но разница-то есть.

— Писать такое другой женщине — это измена, без всяких сомнений. Прости, но я не могу молча сидеть и позволить тебе думать, будто ты не достойна лучшего.

— Это были лишь слова.

— А если бы ты написала такие "лишь слова"? Как, ты думаешь, он бы к этому отнесся?

— Если бы он знал, что мы с тобой пьем вино, у него случился бы эпилептический припадок.

— Почему?

— Потому что он настолько ревнив.

— В браке с тремя детьми?

— Он четвертый.

— Я не понимаю.

— Чего?

— Если он просто патологически ревнив, ладно. Такой уж он есть. И если бы он просто изменял, то, пожалуй, я бы предложил способ все наладить. Но все это вместе? Как ты с этим живешь?

— Из-за мальчиков. И потому что мне сорок три. Потому что у нас за спиной почти двадцать лет жизни, почти полностью счастливой. Потому что, какой бы жестокой или глупой ни была эта его ошибка, он, в сущности, хороший человек. Хороший. Потому что, хотя и никому не писала откровенных сообщений, я тоже флиртую и фантазирую. Потому что я не всегда веду себя как хорошая жена, причем нередко намеренно. Потому что я слабая.

— Только слабость и аргумент.