Со своей частью плана Митяй справился. Из-за угла Сева наблюдал, как они с Лидией Сергеевной вышли из лазарета и поспешили куда-то в сторону основного лагеря. Теперь его время вступать в игру.

Дядя Гриша уже ждал. Он полулежал на койке и вид имел ужасный. Как сказала бы тетя Шура, краше в гроб кладу.

– Ну, здоров, Всеволод! – Рукопожатие его было еще слабым, но на губах уже играла заговорщицкая усмешка. – Радоваться встрече и обсуждать мое здоровье будем потом, а сейчас скажи – принес?

Сева протянул ему папиросы и спички. Дядя Гриша торопливо закурил. Руки его дрожали, поэтому получилось не с первой попытки. Сева уже успел пожалеть, что согласился на эту авантюру. Было в дяде Грише что-то такое… странное. А с другой стороны, как должен выглядеть человек, вернувшийся с того света?

– Хорошо! – он глубоко затянулся, откинулся на подушки и улыбнулся.

– В самом деле хорошо? – спросил Сева. Не хотелось бы навредить из добрых побуждений.

– Табак ядреный! Пробирает аж до позвоночника.

– Вот этого я и боюсь, что до позвоночника. Выглядите вы не очень.

– Я и чувствую себя не очень. – Дядя Гриша перестал улыбаться, и стало очевидно, что так и есть, а все остальное – пустая бравада, чтобы Митяя не пугать.

– Может, я могу что-то для вас сделать? – спросил Сева. – Ну, помимо контрабанды папирос.

На мгновение во взгляде дяди Гриши промелькнуло что-то такое, похожее на надежду, но он тут же покачал головой.

– Спасибо, Всеволод, попробую пока своими силами. Горыныч не объявлялся? Говорят, это ему я обязан своим спасением. Ну и вам, само собой.

– Нет, – теперь уже Сева покачал головой. – Скрывается в лесу. Надеюсь, ему ума хватит не соваться в отряд.

– Думаю, у Горыныча ума будет поболее, чем у иного человека. Ну-ка, Всеволод, приоткрой форточку. Давай проветрим тут до прихода Лидии Сергеевны. – Он усмехнулся. – Строгая, как тетя Оля. – И тут же улыбаться перестал, сказал: – Я про Танюшку знаю. Митяй мне рассказал. Ты, парень, себя не кори, что тогда ее отпустил.

Сева зло дернул головой. Дядя Гриша бил в самую больную точку. Он ведь взаправду теперь только об этом и думал. Что отпустил, что виноват в том, что Тани больше нет.

– Послушай меня! – сказал дядя Гриша строго. – Я с тобой сейчас не просто как со взрослым человеком говорю, я с тобой сейчас говорю, как с человеком, который всякого успел навидаться. Она не простая девочка была – наша Танюшка. Бабушка ее непростая и она, стало быть. Если она решила уйти, никому ее не остановить. Умели они как-то людскими чувствами и желаниями управляться. По роду у них это шло. От бабки к внучке. Понимаешь, о чем я говорю, Всеволод?

Сева молча кивнул. Как ни странно, а разговор этот дарил ему утешение. Тень утешения.

– Потому и фон Клейст ее забрал, что знал, какая она чудесная девочка. Это еще издавна тянулось, эта их странная связь. Не любят упыри таких, как Танюшка, боятся.

– Он ее убил! – Заорал Сева неожиданно для самого себя. Столько времени молчал, а теперь вот не выдержал… – Она погибла из-за этого упыря, дядя Гриша!

– А мы отомстим, – сказал дядя Гриша очень тихо. – Не фон Клейсту отомстим, так остальным. Они же все равно все упыри. Они ж в нашей крови купаются. Вот и будем мстить, пока ни одного на земле не останется. Нам всем есть за кого мстить. У всех у нас эти твари отняли кого-то близкого. Вот на том и стой, Всеволод! На том, что у тебя есть и силы, и возможность отомстить упырям!

– …Каким упырям? – послышался от двери вкрадчивый голос. В пылу разговора они не заметили, что в лазарете уже не одни. На пороге стоял командир партизанского отряда Голова. Как долго он вот так стоял? Сколько из сказанного успел услышать?

– Каким? – дядя Гриша сделал большую затяжку. – Известно, каким, товарищ командир – фашистским! Должок у них перед нами. Думаю, и перед вами тоже.

– Про должок, вы правильно заметили. – Голова подошел к койке, с удивлением посмотрел на папиросу. – А вам разве можно уже?

– Нельзя. – дядя Гриша широко улыбнулся. – Но очень хочется! Да вы тоже не стесняйтесь, – он кивнул на незажженную папиросу, которую Голова мял в пальцах.

– Чтобы меня потом Лидия Сергеевна полгода отчитывала? – Командир покачал головой. – Нет уж, увольте, я лучше потерплю.

– Ну, а у меня терпелки не хватает. – Одной последней затяжкой дядя Гриша докурил свою папиросу, вздохнул, протянул бычок Севе. Тот забрал, выбросил в форточку.

– Я вот мимо проходил, дай, думаю, погляжу, как тут наш медицинский феномен. А феномен уже правила распорядка нарушает. – Голова сощурился.

– Так привычное дело для меня, Влас Петрович, правила нарушать, – усмехнулся дядя Гриша, а потом сказал: – Вот и свиделись.

– Вот и свиделись, гражданин Куликов. – Голова тоже усмехнулся. И Севе как-то враз стало понятно, что эти двое знакомы. Познакомились в прежней, еще довоенной жизни. – Мне тут рассказали о подвиге твоем. – Кустистые брови командира поползли вверх. – Народа, говорят, ты немало спас.

– Наговаривают. – Дядя Гриша откинулся на подушку, взгляд его был настороженный.

– Похвальная скромность. Не припоминаю, чтобы за тобой раньше такое водилось, Гриня.

– Сам диву даюсь, товарищ следователь.

Странный разговор, понятный только этим двоим.

– А ребятки мне наперебой рассказывали, что ты фартовый. Точно не преувеличивали. Значит, и тут у тебя фарт, Гриня.

– Один раз он меня подвел, Влас Петрович. – Ухмылка дяди Гриши сделалась кривой.

– Ну, не все ж тебе одному фартить должно, Григорий Иванович. Я вот тут думаю…

Договорить он не успел, в избу вошли Лидия Сергеевна с Митяем.

– Что это? – спросила она с порога. – Влас Петрович, вы с ума сошли?! Разве можно в больничном помещении курить?!

– Простите, Лидия Сергеевна! – Голова виновато вскинул вверх руки. – Я с разрешения товарища, – он скосил взгляд на подобравшегося, приготовившегося к оправданиям дядю Гришу. – Невтерпёж…

– Невтерпёж? – Лидия Сергеевна покачала головой. – Вы же взрослый человек, Влас Петрович! Вы же должны понимать, что вот он, – она невежливо ткнула пальцем в сторону дяди Гриши, – только что с того света вернулся! А вам невтерпеж! Прошу вас… всех вас прошу покинуть помещение! – сказала строго, разве что ногой не топнула. – Дайте, наконец, раненому покой! Ну, как дети малые, честное слово!

Она ругалась, а все они, кроме затаившегося, как нашкодивший кот, дяди Гриши, бочком двинулись к выходу.

– Рад, что фарт твой к тебе вернулся, Григорий Иванович! – сказал Голова уже с порога. – Ну, поправляйся, набирайся сил! Потом поговорим! – И посмотрел многозначительно. Или Севе просто так показалось?

На поправку Григорий шел быстро. А шел бы еще быстрее, если бы имел возможность утолить эту свою нестерпимую жажду. Радовало одно – получалось терпеть. Бросаться на людей он не собирался, на это его силы воли хватало. Но чувствовал себя он, помимо всего прочего, как алкаш, которому до зарезу хочется выпить. Спасало курево, хоть на время отвлекало от черных мыслей. Курить Григорий умудрялся в те редкие минуты, когда Лидия покидала свой боевой пост, но думалось, что долго он так не протянет, что нужно что-то делать.