В 1893 году Морозов баллотировался на пост московского городского головы, однако тогда был избран другой кандидат. Известный московский купец Н. П. Вишняков, который относился к С. Т. Морозову неприязненно, отмечал в мемуарах: «Кандидатом был в городские головы, но его не любят».[222] Но напомним, что А. В. Амфитеатров утверждал прямо противоположное: «…этого поста он и сам желал, и москвичи его в головы прочили. Да и в правительстве многие находили, что этот выбор был бы и представителен, и полезен».[223] Думается, последнее утверждение ближе к истине — Вишняков был явно небеспристрастен. Однако, потерпев единственное существенное поражение, Морозов лишь с большей самоотдачей продолжил работу на остальных направлениях деятельности.

Иными словами, едва взявшись за новое дело, Савва Тимофеевич приступил к нему весьма энергично. И, действуя быстро, четко, с дальним прицелом, довольно скоро стал крупной фигурой в московском купечестве. Так, через два года после начала общественной деятельности (1892), когда происходили многоступенчатые выборы в Московское отделение Совета торговли и мануфактур, Савва Тимофеевич прошел в первом же туре, набрав двенадцать голосов из шестнадцати.

География деятельности Морозова была достаточно обширна — даже если оставить за скобками его деловые заграничные турне, если не учитывать его летних поездок с семьей на крымскую либо одну из подмосковных дач. Савва Тимофеевич значительную часть жизни проводил в разъездах. Долго на одном месте не задерживался. Сегодня такая «легкость на подъем» не кажется удивительной, но в ту эпоху люди не часто отправлялись в дальние поездки. А Савва Тимофеевич регулярно разъезжал между Москвой, Орехово-Зуевом, Владимиром, Нижним Новгородом и Петербургом. Многие крупные и средние дела — как государственного уровня, так и личные — решались в кабинетах столичных чиновников. В связи с этим любопытен один эпизод из воспоминаний В. И. Немировича-Данченко. Владимир Иванович отмечает, что Морозов «знал тайные ходы петербургских департаментов. Рассказывал однажды с усмешкой, как ему нужно было провести в Петербурге одно дело. Долго ничего не клеилось, пока ему не сказали потихоньку: отправьтесь по такому-то адресу, к вам выйдет роскошная дама, ничему не удивляйтесь и сделайте всё, что она скажет.

Он поехал по указанному адресу; к нему, действительно, вышла красивая женщина.

— Вы ко мне по делу о моей замечательной корове? — сказала она весело.

— Да, да, — ответил он, быстро догадываясь.

— Но вас предупреждали, что это исключительный экземпляр, племенная, холмогорская. Меньше чем за пять тысяч я не могу ее уступить.

Морозов без всяких возражений вручил пять тысяч. Коровы он, конечно, никакой не получил, но зато всё, что ему нужно было в департаменте, на другое же утро было исполнено».[224]

В столице Российской империи Савва Тимофеевич, решая дела по ведомству Министерства финансов, регулярно общался и с чиновниками высокого ранга: с министрами, с представителями императорской фамилии. Неплохие личные отношения сложились у него с министром финансов Сергеем Юльевичем Витте.[225] По словам Зинаиды Григорьевны Морозовой, ее знакомство с Витте состоялось во второй половине 1892 года, то есть примерно тогда же, когда Савва Тимофеевич начал общаться с министром по долгу службы. «Витте объезжал Никольскую фабрику, когда был назначен министром. Ему был у нас приготовлен завтрак, во время которого он сидел около меня. И вдруг он начал такой разговор: «А знаете, 3[инаида] Г[ригорьевна], я получил из Берлина письмо, где было сказано, что мы — фон Витте». Я на него удивленно посмотрела и сказала: «Охота вам, С[ергей] Ю[льевич], этим вздором заниматься — вы такой умный человек, что сам себе предок…» Серг[ей] Юл[ьевич] как умный человек не обиделся на мои слова, а только покраснел, и ему было неловко. Потом наше знакомство продолжилось, и мы были друзьями. Он почти каждую осень жил в Крыму, я также очень любила Крым, жила в Мисхоре. С[ергей] Ю[льевич] бывал у меня со своей женой, Мат[ильдой] Ивановной, и когда я ездила в Ялту, то всегда заезжала к ним».[226]

Итак, Савва Тимофеевич Морозов очень быстро стал не только известным, но и крайне влиятельным человеком, обладателем, по словам А. В. Амфитеатрова, «крутого авторитета» как в купеческой, так и в чиновничьей среде. «Огромный денежный туз, который мог не считаться ни с кем и ни с чем, человек с огромными связями, которыми мог лихо пренебрегать» — такую характеристику давала Морозову пресса в 1890-х годах.[227] Пожалуй, наибольший успех пришел к нему на посту председателя Нижегородского ярмарочного комитета. Это был не только почетный, но и очень важный пост. Но прежде чем об этом говорить, необходимо сделать отступление, чтобы понять: что же представляла собой Нижегородская ярмарка во второй половине XIX столетия?

В 1822 году в междуречье Оки и Волги начала действовать Нижегородская Макарьевская ярмарка. В этом регионе она существовала уже в начале XVI века, но торговые ряды располагались за пределами города — возле монастыря Святого Макария Желтоводского, затем в городе Макарьеве. В 1816 году деревянные ярмарочные строения сгорели в огне грандиозного пожара. К этому моменту ярмарка разрослась, на прежнем месте ей стало тесно, и в 1817 году ее перенесли на территорию Нижнего Новгорода. Строительство каменных ярмарочных рядов по проекту генерал-лейтенанта А. А. Бетанкура продолжалось пять лет (1817–1822). 15 июля 1822 года ярмарка открылась на новом месте, сохранив прежнее название — Макарьевская.

В XIX веке Нижегородская Макарьевская ярмарка являлась самым масштабным событием в русской экономической жизни. Она имела не только всероссийское, но и международное значение. Это был один из крупнейших центров оптовой и розничной торговли на территории Российской империи: остальные ярмарки — Тобольская, Иркутская, Кяхтинская и даже такая крупная, как Ирбитская (на Урале, здесь шла торговля между европейской частью России и Сибирью), — сильно отставали от Нижегородской по товарообороту. Именно она, Макарьевская, диктовала цены практически на год вперед. Во время работы ярмарки учреждения города переносили на ее территорию свои финансовые и коммерческие операции. Расцвет Нижегородской ярмарки пришелся на вторую половину XIX века, чему способствовало строительство Московско-Нижегородской железной дороги (1862). Сюда стекались товары со всех концов Российской империи, а также из стран Востока: из Ирана, Индии, Афганистана, Китая.