— Ну, я хотел одеться, но потом подумал, что не стоит принимать поспешных решений, — мурлычет он, и горячая ладонь ложится мне на бедро, — хотя, если тебя заводит, как я раздеваюсь, специально для тебя — могу и передумать. Главное, чтоб это было ненадолго.

— Так где Эмиль? — сглотнув сухость во рту, возникшую от одной только тяжести его ладони, повторяю я. Если Эмиль уже ушел, разочарованный во мне…

— Говорю же, выпендривается, — Эрик склоняется к моей шее, еще не целуя, но уже жадно вдыхая мой запах, — готовит завтрак. Он и не догадывается, что я потому зову его третьим ко мне и моим девочкам, что мне самому лень этим заниматься. Утро можно потратить и по-другому. Вишенка, ты пропахла сексом. Настолько, что мне снова хочется тебя трахнуть.

— Эмиль г-готовит? — я встревоженно трепыхаюсь при мысли о том, что на мою кухню снова вторгся этот гнусный захватчик, но только попытавшись сесть, тихонько охаю и сползаю назад, на простынь. Черт… А вот об этом последствии моей распутности я вчера не подумала. Я же этот вид секса даже с одним-то законным мужем не очень-то жаловала, а уж с двоими мужчинами и в таком количестве... Кажется, в ближайшие пару дней сидеть мне не светит в принципе!

— Ну, извини, сладкая, — Эрик, внимательно наблюдавший за мной, мягко посмеивается, — не было у меня ни малейшей возможности от тебя оторваться. Я могу принести извинения?

— Приноси! — болезненные ощущения скрадывают мою неловкость и стыдливость, да и вообще, Эрик постоянно вызывает у меня желание бесконечно с ним препираться и вечно его подкалывать.

— О, ну раз ты разрешаешь! — с меня так резко сдергивают одеяло, что я аж ахаю, инстинктивно пытаясь прикрыть все места, подлежащие цензуре.  Ну, не все, но хотя бы грудь!

Эрик же, напротив, сдвигается, вставая на колени и разглядывая меня с такой бесстыжей наглостью, что мне хочется двинуть ему пяткой. Что я и делаю, по старой памяти. Во второй раз это не прокатывает, Эрик ловит меня за лодыжку, заставляя замереть.

— Убери руки, — спокойно требует он, а я ощущаю себя глупо, прикрывая эти несчастные соски от взгляда того, с кем вчера участвовала в тройничке. Вот только раздеваться в темноте, разбавляемой только лунным светом, проникающим сквозь жалюзи — это одно. А лежать обнаженной перед мужчиной — красивым, потрясающим мужчиной — но при свете дня, белого и позднего — это все-таки разные вещи.

— Мы с тобой танцуем, моя вишенка, — Эрик медленно поднимается пальцами от моей лодыжки к колену, — ты доверилась мне вчера гораздо большим, чем это. Убери руки. Не бойся. Ну или... Приласкай себя, не трать зря времени.

И снова он пробирается под мою кожу, внебрачный сын дьявола, снова искушает одним только выжидающим взглядом глаза в глаза. Соблазн во плоти с этой своей золотистой кожей, с тугими мышцами, ходящими под ней. С таким роскошным утренним стояком, что у меня снова пересыхает во рту. Змей так хорош при дневном свете — глаз не оторвешь, если уж не повезло приклеиться. Вопрос в другом — так ли хороша в таких условиях я...

— Ну же, давай, — он поднимает мою ножку выше и прижимается губами моей ступне, к тонкой, такой чувствительной коже, — я хочу видеть, что ты мне доверяешь.

Следующий его поцелуй достается моей лодыжке. Горячий жар бежит от самых пальчиков ног до источника возбуждения внизу живота. Мой разум медленно тонет в горячем тумане. Я выгибаюсь под взглядом Эрика, перехватывая холмики груди так, чтобы это действительно походило на ласку. Всего-то и нужно накрыть ладонью и сжать покрепче. Так, будто это и не мои руки, а широкие вездесущие медвежьи лапы...

— Вот так, да, — одобрительно замечает Змей, и его ладони ложатся мне на бедра, разводя их в стороны, буквально натягивая меня перед ним на простыне, как струну на древке гитаре, — так ты готова к моим извинениям, моя сладкая.

Мы уже были в этой точке. Вчера, в зале, когда я его пнула и сбежала. И сейчас я вижу в его глазах подозрение, что я повторюсь с этим и сейчас. А я...

Я, пожалуй, не буду. Лучше закрою глаза, и закушу губу, ощущая, как неторопливый язык с заманчивой неспешностью раздвигает чувствительные девичьи складки. Я ведь думала, я вчера вдосталь натрахалась... А оказывается, впрок этим не успокоишься.

— Так, так, — негромкий голос Эмиля заставляет меня вздрогнуть и распахнуть глаза во всю ширь, чтобы лично лицезреть упирающегося мощным плечом в косяк мужчину, — значит, вы тут уже решили развлечься без меня?

Он не обвиняет, не упрекает, и в его светлых, бездонных глазах я не вижу никакого гнева в эту секунду. Наверное, только поэтому я и остаюсь в постели, будто ожидая дальнейших действий от Эмиля. Змей же, будто и не заметив, снова проходится языком меж моих разведенных ног, задерживая кончик языка на клиторе. Пожалуй, если они захотят повторить заход «втроем» — я его просто не вытяну. Нужно будет отказаться. Как-то! Понятия не имею, как я это сделаю.

Эмиль не торопясь проходит в комнату, но не к нам — он приземляется в кресло, стоящее в самом углу Алинкиной спальни.

— Я посмотрю, как ты кончаешь, мышка, ты не против? — вкрадчиво интересуется он. Ох-х...

Позор мне, я не против. Я даже сильнее хочу раскрыться, чтобы отдаться сейчас этим прохладным голубым глазам и горячему языку.

Главное, потом не рассказывать моей лучшей подружке, что в её квартире я устраивала оргии!

Ему пора. На самом деле пора. Он должен оторваться от мышки, должен уйти и не мешать лучшему другу с девушкой, на которую тот внезапно по-настоящему запал. Но глаза Эмиля Бруха просто отказываются отрываться от восхитительного зрелища.

Настя. Обнаженная, соблазнительно выгибающаяся на мятой простыне. К длинным волосам девушки, разметавшимся по постели, так и льнет солнце и обычные русые пряди пылают огненными бликами. На высокой шейке виднеется красное пятно — след от вчерашнего, отметина Эмиля. Ножки распахнуты, выставляя голодным глазам самое сокровенное. Тут уже и самому Эмилю хочется чуть двинуть Змея, устроиться с ним рядом и тоже приступить к дегустации этой сладкой девочки. Так, чтобы она окончательно сгорела, осознавая происходящее с ней бесстыдство.

Жаль, что нельзя сделать именно так. Но можно и по-другому!

— Какая она на вкус, Змей?

У Насти, смотрящей в глаза Эмилю, горят щеки от откровенности этого вопроса. Ей все в новинку — и сам процесс наблюдения за тем, как кто-то её удовлетворяет, и вопросы, и все остальное.

Такая не испорченная и такая безумная.

На секс втроем никогда не соглашались девочки с её закрытостью. Лишь раскованные, уже чего только не перепробовавшие, на которых пробы было ставить некуда.

И ни одна из них не отдавалась этому процессу с такой самоотверженностью, терпеливо, раз за разом принимая в себе двух озабоченных придурков, коими они, по большему счету и были.

А она, горячая, чокнутая девчонка их не остановила.