* * *

Любвеобильность Великого кормчего не распространялась на его детей. Мао относился к своему потомству равнодушно и черство. Эта черствость поражала даже его сторонников и соратников.

Уже к октябрю 1949 года, когда завершилась гражданская война и была образована КНР, из десятерых детей, которым дал жизнь Мао Цзэдун (официально), в живых оставалось лишь четверо: трое вернулись в Китай из СССР, где воспитывались, как уже говорилось, в Ивановском интернациональном детском доме.

Когда Цзяоцзяо, дочери Мао от Хэ Цзычжэнь, пришлось после возвращения из СССР поступать в китайскую среднюю школу, отец заявил, что придумал для нее новые имя и фамилию. На обиженный вопрос: «Зачем?» – поведал, что некогда «Ли» был его любимый псевдоним. И теперь она будет носить его. А на самом деле Мао не хотел, чтобы все знали, что девушка его дочь. Вот такие странности…

Мао запрещал домочадцам пользоваться услугами персонала своей резиденции в Чжуннаньхае (повара, парикмахера и пр.). «Не опирайтесь на меня, Мао Цзэдуна, – нужно опираться на собственные усилия, самим всего добиваться. Не пугайте моим именем людей».

Старшему сыну он придумал «испытание деревней». В детдоме в СССР сыну Мао Аньину дали более подходящее к обстановке имя Сережа. Сережа-Аньин был общепризнанным лидером, «звездой». Именно он возглавлял сводную комсомольскую организацию интердома. Блистал во всем – даже в шахматах. Заботливо опекал младшего брата Колю (Аньциня) и сводную сестренку Цзяоцзяо. И почему-то именно с этим сыном Мао был особенно строг.

«Когда я только что приехал в Яньань, – вспоминал Сережа-Аньин, – мне все было непривычно: быт, общение с людьми, обстановка кругом казались такими чуждыми. В детстве я бродяжничал, привык к вольнице, потом в Советском Союзе воспринял многие русские привычки. Если мне было весело, я громко смеялся, не обращая внимания на собеседников. А когда не понимал, о чем идет речь, то пожимал плечами, мотал головой или разводил руками. Я очень любил жестикулировать, чтобы придать выразительность высказываниям, но отцу не нравились эти привычки, которые он воспринимал как недостатки. Я же не обращал на это внимания, не видя тут ничего неправильного. Потом я стал замечать, что стоит мне сделать какой-нибудь жест, как отец начинает пристально смотреть на мои руки, заставляя меня почувствовать неловкость от его взгляда…»

«Испытание деревней», придуманное отцом, оказалось для Сережи вполне посильным, ибо из СССР он приехал отнюдь не белоручкой и не «буржуем». Скудость интердомовского питания военных лет была «хорошей закалкой» – на завтрак давали полкусочка хлеба и тарелку каши; на обед и ужин – по кусочку хлеба и тарелке картошки.

Когда началась война, мальчик написал письмо Сталину: «Дорогой товарищ Сталин! Я – китайский юноша. В руководимой Вами Стране Советов проучился 5 лет. СССР я люблю так же, как люблю Китай. Я не могу смотреть, как германские фашисты топчут Вашу страну. Я хочу мстить за миллионы убитых советских людей. Я полон решимости идти на фронт. Пожалуйста, поддержите мою просьбу».

В ответ, в январе 1943 года, его пригласили в Московскую военно-политическую академию имени Ленина. Когда он ее окончил, война уже подходила к концу, но Аньин все же успел побывать в расположении 2-го Белорусского фронта.

Вернувшись в Китай, Сережа-Аньин хотел покрасоваться перед отцом в советской военной форме, он думал, что отца порадуют его успехи. Но Мао приказал эту форму снять. Советский Союз, как видно, уже не вызывал у китайского вождя прежнего восторга. Возможно, именно советский мундир настроил Мао против сына, которого он, впрочем, никогда не любил.

Историки, публицисты любят сравнивать Мао со Сталиным. У них и в самом деле было очень много общего (как и между другими диктаторами-тиранами). В том числе оба они абсолютно бессердечно относились к своим детям.

Очень красноречиво это подтверждает история гибели Сережи-Аньина. 25 ноября 1950 года американский самолет сбросил напалмовые бомбы на штабное помещение, где в тот момент находился Сережа, служащий переводчиком генерала Пэн Дэхуая – командующего частями китайских народных добровольцев. Сын Председателя погиб.

Все, кто был рядом, искренне переживали смерть такого славного молодого человека. Даже генерал Пэн Дэхуай едва сдерживал слезы, составляя телеграмму: «Сегодня во время вражеского налета на штаб китайских народных добровольцев погиб товарищ Мао Аньин».

«Председатель, я не уберег Аньина, это моя вина. Прошу наказать меня», – сказал Пэн Дэхуай по прибытии в Пекин.

Последовавший ответ Мао в точности повторил реакцию Сталина на предложение обменять его плененного сына Якова на Паулюса: мол, он «лейтенантов на фельдмаршалов не меняет».

«Погиб простой боец, – заявил Мао, – и не надо делать из этого особое событие только потому, что это – мой сын. Неужели оттого, что он – мой сын, сын Председателя партии, он не может погибнуть во имя общего дела народов Китая и Кореи! Какая же это логика?»

Этот человек действительно не имел чувств – какой отец станет искать логику в смерти сына…

Впрочем, его дочь Ли Минь (четвертая из выживших) в своей книге об отце настойчиво повторяет, что Мао Цзэдун был добрым, заботливым отцом. В резиденции Чжуннаньхай, что расположена в центре Пекина, близ императорского дворца Гугун, она прожила вместе с ним до 1963 года – 14 лет, включая первые годы после замужества.

В те годы Мао никто не любил столь беззаветно, как дочь, и он, в свою очередь, был к дочке по-своему привязан. У нее не требовалось выправлять «заморских привычек», в отличие от безвременно погибшего Сережи-Аньина (человека умного и волевого), от Коли-Аньциня (живущего по сей день, но психически нездорового) и от Цзяоцзяо. Ли Минь была для Мао (пользуясь его же термином) «чистым листом бумаги». Он помогал ей осваивать китайский язык, приобщал к культурным ценностям Китая.

Но между ней и Мао неизменно стояла Цзянь Цзинь – в 1976 году, пользуясь своей тогдашней властью, она даже не разрешала Ли Минь навещать умирающего отца.

«Что касается личных чувств Цзянь Цзинь и моего отца, то это все отошло в прошлое, и меня больше не волнует, что Цзянь Цзинь была моей мачехой и что она плохо относилась ко мне, – писала Ли Минь в мемуарах. – Для меня осталось важным только ее отношение к отцу. По идее, Цзянь Цзинь должна была дать моему отцу счастье, по меньшей мере позаботиться о том, чтобы отец на старости лет не чувствовал себя одиноким. Но в реальной жизни получилось наоборот».

Позже во дворце Мао жили две его дочери и племянник Юаньсинь – сын убитого гоминьдановцами брата. Ко всем своим родственникам Мао всегда относился холодно. О своих многочисленных погибших родных спокойно говорил, что они отдали жизнь за революцию. И все.

Правда, однажды что-то случилось – в нем на несколько мгновений проснулась душа. В начале шестидесятых годов он вдруг захотел повидать свою первую жену, ту самую соседскую девочку, которую он бросил беременной. Увидев нищую старуху, он с негодованием отвернулся. Но потом все же кинул ей несколько монет…