если она вообще цела. Мне просто нужна помощь или подсказка, куда двинуться дальше.

– Мои соболезнования по поводу смерти вашей матери. Оригиналы ее картин мы не продавали, хотя копии да. Но, кажется, мне есть что рассказать. Несколько лет назад какой-то человек приносил картину, чтобы сделать для нее рамку. Я вспомнил о ней, потому что она была без подписи художника – только инициалы «М. Е.». Я было подумал, что подделка, но, клянусь, это была работа вашей матери. Я уверен в этом, потому что она была моей самой любимой художницей. Но, насколько помню, тот человек не сказал, кто автор, а без этого не узнаешь, действительно ли картина принадлежит кисти вашей матери. Я никогда не упоминал об этой работе, потому что он заявил, что это картина неизвестного автора, и я о ней забыл. Мы поместили ее в рамку. У нас есть такая услуга. Картина поразительна: море, скала, выступающая из песка. И человек шагает вперед.

Мое сердце от радости готово выпрыгнуть из груди, несмотря на усталость из-за болезни. Он описывает именно ту мамину работу, которую я ищу. Однажды она была в нескольких милях отсюда, но где она сейчас и у кого?

– Дмитрий, это она! – взволнованно визжу я. – На моей фотокопии тоже нет подписи, но мы точно говорим об одной и той же картине. Хотя мамины инициалы не М. Е.

Я с нетерпением жду ответа на следующий вопрос, и у меня пересыхает во рту.

– Кто же заказал рамку для картины? Вы помните?

Он вздыхает.

– Вот тут и начинаются трудности. Дело происходило лет двадцать назад, а то и раньше, тогда все документы были бумажными. Позднее сведения внесли в компьютер, а сами бумаги уничтожили. Я искал данные с тех пор, как узнал о вас и ваших поисках, но, мне очень жаль, этих записей не оказалось. Без имени покупателя или художника найти ничего невозможно.

– А не могли бы вы описать, кто принес картину? Может, помните какие-то детали, откуда тот человек?

Я отчаянно пытаюсь зацепиться хоть за что-то. Кажется, что этот разговор закончится впустую. Чувствую, что на сотню шагов отстаю в этой бешеной гонке, но хочу получить хоть что-нибудь от своей сумасбродной поездки.

– Я тогда с ним не работал, только поступил сюда. И вспомнил я этот случай исключительно из-за картины – такая прекрасная, она запечатлелась у меня в памяти, однако того человека я совсем не помню. Извините. И помочь ничем не могу.

Я совершенно измучена. Картина, вернее, возможное решение почти было у меня в руках, а через несколько мгновений оно отброшено. Если Дмитрий не может откопать клочок бумаги многолетней давности, чтобы указать мне на владельца, то я снова в тупике.

Осталось проверить лишь один смутный след – разыскать смотревшего на меня человека, но у меня до сих пор нет письма Тони с фотографией.

Я пытаюсь подытожить немногочисленные зацепки, не понимая, почему на маминой картине, которую я ищу, случайные инициалы. У меня есть скомканная, размытая фотокопия картины, которая может находиться в Метони, а может, и нет, и я жду письма, чтобы получить расплывчатый портрет мужчины с пристальным взглядом на фотографии с моей матерью. Не так много для продолжения поиска. Но это все, что у меня осталось.

Глава 20

Ноги Таши подняты на подставки, и только больничная простыня защищает ее скромность.

– Держу пари, это не египетский хлопок. Прекрасное начало недели! – заявляет она, сминая край своего покрывала, которое даже через экран кажется колючим.

– Унизительная поза… хотя, Таша, тебе вроде очень удобно.

Знакомый рисунок на больничной ширме возвращает меня к воспоминаниям о четырехчасовом марафоне химиотерапии с мамой, химические вещества проникают в ее кровь, пытаясь бороться с безнадегой. Мы знали, что лечение направлено на то, чтобы оттянуть время, подольше побыть вместе.

Теперь моя очередь поддержать лучшую подругу.

– Умоляю, отвлеки меня от матки и поведай, что делается в мире.

Таша поправляет подушку под головой, и мы ждем, пока медсестра просканирует яичники, чтобы проверить количество фолликулов, готовых к забору яйцеклеток, который запланирован на следующий день после моего возвращения из Греции.

– Ну и многое, и ничего особенного. О, вчера лил дождь.

– Как я рада, – смеется она. – Если у меня нет солнца, то будет справедливо, если ты тоже его упустишь. Учитывая, что моя шейка матки сейчас обнажена, положена же мне хоть какая-то компенсация.

– Последняя новость такая: мамина картина находится или раньше была у кого-то из местных жителей, так как ее привозили в ближайший городок, чтобы вставить в рамку.

Услышав это, Таша ахает, но я останавливаю ее, не желая слишком беспокоить.

– Но на картине нет маминой подписи – или она подписана кем-то другим, – никаких документов, подтверждающих, что это ее работа, не сохранилось, хотя я почти уверена, что речь идет о картине, которую я ищу. Дмитрий, владелец галереи, видевший ее, не помнит имени заказчика. Так что человек, принесший картину, остается загадкой. Никто его не знает. Все это произошло много лет назад. Таким образом, известно следующее: какого-то человека когда-то видели с маминой картиной. Вряд ли это что-то дает.

– Но, значит, когда-то картина была где-то в той местности? – с надеждой спрашивает она.

– Этим человеком мог быть кто угодно, и он мог даже не жить в Пилосе, не говоря уже о Метони. Дверь в тайну будто приоткрывается чуть-чуть, а потом захлопывается перед носом.

– Но ты приближаешься к разгадке, Соф.

– Что-то не похоже. Я не нашла таращившегося на меня человека, потому что меня несколько дней выворачивало наизнанку, и Тони до сих пор не прислал фотографию, так что не могу никого спросить, кто это. Вселенная будто подтолкнула меня в нужном направлении, а сейчас, похоже, велит бросить гиблое дело.

– Не смей опускать руки. Позвони этому Тони, как-там-его, и настаивай: пусть немедленно пришлет фотографию. К черту реверансы. Ты почти у цели, так что действуй!

– Ладно!

Я подношу ладони к экрану.

– Успокойся, пожалуйста, Таша, помни, для чего мы здесь собрались.

Она вздыхает и укладывает ноги поудобнее.

– Мне кажется, я тут целую вечность. Не только сегодня, а за последние три года.

– Знаю, Таш. Нужно верить, что там, наверху, сделают для нас доброе дело.

– Неужели это говоришь ты, отрицающая веру в сверхъестественное? Твои слова звучат почти как молитва.

– У тебя несносная слоновья память. Ты ничего не забываешь.

– Хорошо, что не слоновьи бедра. Кстати о бедрах, ты уже начала правильно питаться? Вид как у доходяги.

– У