команда «Руби!» и снова падали срезанные прутья.

Весело поглядывая на приседающих рубак, Никита прошел мимо и повернул к дому управления дивизиона.

Никита торопился. Ему хотелось поскорее разнести пакеты и выкроить для себя побольше времени, чтобы побывать на окраине военного городка, поразведать выходы из него и дороги к городу. Он считал каждую минуту, однако, приблизившись к казармам учебной команды, невольно замедлил шаги и остановился.

Перед казармой в пешем строю стояли еще невиданные Никитой солдаты в зеленых шинелях, рыжих ботинках и высоких фуражках с широкими козырьками.

«Кто это? Откуда они взялись? Американцы? Англичане?» — в тревоге подумал Никита, исподлобья разглядывая зеленый строй солдат, и вдруг услышал позади себя насмешливый голос:

— Чего смотришь? Или не видел — дивуешься?

Никита обернулся.

Перед ним стоял солдат, очевидно, тоже посыльный из какой-нибудь батареи, так как из-под локтя у него торчала целая пачка пакетов.

— Дивлюсь, — с сердцем сказал Никита. — Кто это? Американцы?

— Цензовики, — сказал солдат, — сынки купцов да богатеев. Только, видать, к американцам на работу нанялись и в их одежу обрядились. Инструктора к ним прибыли, то ли американцы, то ли англичане — кто их разберет… Вчера один, носатый такой, на черта похожий, всю ночь с нашим командиром батареи в офицерском собрании водку пил… Пушки свои привезли, чудные пушки — люлька сверху ствола торчит…

Никита во все глаза смотрел на строй учебной команды. Лица солдат в иноземных шинелях казались ему холодными, не русскими, чужими. Все они, как на подбор, были по-барски выхолены и хранили то высокомерное выражение самодовольства, которое отличает людей привилегированных.

Он смотрел на них, и на душе у него становилось все тяжелее, все тревожнее.

«Пушки привезли, инструктора приехали… — думал он. — Значит, американские войска уже в Иркутске?»

— Ребята сказывали, скоро и нас с тобой этак же обрядят, балакать по-ихнему заставят и ихним офицерам козырять, — насмешливо сказал солдат.

Шутка не понравилась Никите.

— Ладно тебе зубы скалить, ладно, — оборвал он солдата и, махнув рукой, пошел прочь от зеленого строя цензовиков.

Никита забыл и об управлении дивизиона, куда должен был сдать пакеты, и о дежурном офицере. Он шел все быстрее, подчиняясь какому-то неосознанному чувству, которое гнало его вперед и вперед, и, как во хмелю, бормотал, не слыша себя:

— Бежать!.. Сегодня же бежать!.. Больше ждать нельзя…

Остановился Никита, лишь наткнувшись на колючую проволоку, протянутую на вбитых в землю кольях. Вдалеке чернели казармы, слева на берегу Ангары — здание бани.

Никита понял, что он на окраине городка.

«А что если сейчас меня кто-нибудь заметит здесь, возле проволоки? — опомнившись, подумал он. — Если спросят, что я тут делаю? Ах да, разыскиваю прапорщика Леонтьева… Прапорщика Леонтьева…»

Колючая проволока тянулась в два ряда, огораживая весь городок. За ней расстилалась широкая рыжая равнина с пучками растрепанной ветром высокой мертвой травы. Нигде кругом не было видно ни ворот, ни калиток, охраняемых дневальными.

«Наверное, выезд где-нибудь далеко, где-нибудь у самой реки, — подумал Никита и стал осматривать проволоку. — Подлезть под нее можно, приподнять и подлезть… Хорошо бы вдвоем…»

Никита глядел за проволоку.

Равнина простиралась насколько хватал глаз, пустынная и голая, без единого деревца. Вдалеке виднелись разрушенные кирпичные сараи, и рядом с ними чернела полоса ям, из которых, видимо, выбирали глину.

«Нет, днем не уйдешь. Заметят, обязательно заметят, наверное, у них за проволокой патрули… — подумал Никита и медленно пошел к центру военного городка. — Можно только ночью или в поздние сумерки. Кирпичные сараи… Далеко ли они от окраины Иркутска… Что же теперь делать? Ах да, разыскивать прапорщика Леонтьева, разносить почту, ждать вечера…»

Незаметно Никита подошел к офицерскому собранию.

«…разыскивать прапорщика Леонтьева… Может быть, прапорщик здесь?»

Он поднялся на крыльцо и вошел в дом.

В прихожей у входа сидел австриец с повязкой военнопленного на рукаве серой лоснящейся куртки. Он поднял озабоченное скорбное лицо и вопросительно посмотрел на Нестерова.

— Я ищу прапорщика Леонтьева. Срочный пакет, — сказал Никита. — Прапорщика Леонтьева.

Австриец безмолвно поднялся и пошел к двери с зеленой бархатной портьерой.

Никита остался в прихожей один.

Большая синяя муха билась в мутное стекло окна. Жужжала назойливо, падала вверх лапками на подоконник, кружилась волчком, потом взлетала, ударялась о стекло и снова падала на подоконник.

Из-за портьеры доносился сухой треск биллиардных шаров, слышались слова игривой песенки:

Штурмует женщин пехотинец, Кавалерист упорно льстит, Артиллерист ни на мизинец Свой не изменит гордый вид.

Никита прислушивался к жужжанию мухи и думал: «Сегодня вечером… Завтра уже будет поздно. Они опять отберут шаровары, опять посадят за проволоку…»

Австриец долго не возвращался. Наконец оборвалась песенка, стих треск шаров, и за дверью послышался звон шпор. Портьера раздвинулась, и в прихожую просунулась голова человека с неестественно бледным лицом и темными блестящими волосами, так обильно умащенными бриолином и так плотно прилизанными на висках, что, казалось, они нарисованы масляной краской.

— Вам пакет, господин прапорщик, — сказал Никита.

— Я занят. — Прапорщик, прищурившись, посмотрел на Нестерова. — Я занят. Получу пакет, когда п’гиду в бата’гею, — сказал он, картавя на французский манер. — Понимаешь?

— Понимаю, — сказал Никита и вышел из офицерского собрания.

Теперь он больше не торопился. Нужно было растянуть разноску пакетов до вечера. Он несколько раз обошел городок, побывал в управлении