Змей также много; одна заползла не только в землянку, но и на постель.

— Зашевелилась — разбудила; вздули огня — смотрим: черная такая, вреда не сделала. А сразу мы того и не смекнули.

Рыбы еще не ловят; промышлять в лесу тоже еще не успели собраться. Зимние подводы с кругу сбили.

— Человек по десяти господ в один день собиралось; иные дня по два ждали. Не успеешь лошадей откормить — и опять в дорогу. Тяжело было, а теперь легче маленько.

Сбивали мне долго подводу; в гребцы нарядили, между прочим, двух «сынков» — гарнизонных солдатиков.

— Хорошо ли они живут с вами?

— Да не всякий же: все больше озорники. Редкий хороший-то попадется. В работе он тебе не помогает, топора в руки взять не умеет, да и барином жить хочет. Я-де у тебя до времени в избе живу, а паек свой получаю: стало быть, вы мне не указчики; я-де вас и знать не хочу. Лаемся-лаемся, грыземся-грыземся, а он устоит-таки на своем и ничего ты с ним не поделаешь. Посылаем вот их больше в казенных подводах. Никакой они нам подмоги не делают. Мы уж так им не рады, что хоть бы взяли их от нас — обеими бы руками перекрестились!

Вот и дальние, давние слухи о них — на самом деле, на самом факте. Народ, впрочем, бойкий в движениях, ловкий на словах, острый на язык. Всю станцию песни пели, и вдобавок еще — веселые: видимо, даже гордятся и этим хвастаются; забайкальские казаки, как известно — что рыбы: десен никогда не поют и не знают. Не слыхал я песни давно, больше полугода. Казаки и топором тешут, и сено косят, и веслами гребут сосредоточенно — молча, ни слова между собой, ни прибаутки, ни присказки. Их, по-видимому, дивили даже развеселые солдатики, но песни их нравились.

Один из «сынков» гребет и приговаривает: «Кто на Амуре не бывал — тот и горя не знавал; и кто на Амуре побывал — тот и горе распознал» — и завернул это все глубоким, тяжелым вздохом. Вот и новая, готовая поговорка — пока, на время; пойдет ли она дальше в века? Неизвестно. И опять-таки высказал ее, выпустил из уст не забайкальский казак, а российский солдатик.

— Не хитра она складом, да ладная! — заметил он мне.

На половине станции русский берег из скалистого превратился в песчаный. Полукругом правильного очертания обступил он реку и состоит из желтого песчаника вверху с тонким напластыванием чернозема и с довольно скудной растительностью (лиственниц на 3/4 вышины). Желтый песчаник нередко превращается в белый, который во многих местах в свою очередь перерезан тонкими слоями или полосами как будто глины. Белый песчаник во многих местах отделился от основного желтого и образовал род скал, таких же, каковы до этого времени были каменные скалы. Верхние глыбы этих песчаных скал как будто известкового свойства. Они идут на дальнем своем протяжении при тех же условиях, как шли прежде каменные скалы, т. е. с ущельями и пещерами. В одном из этих ущелий дымится, курится что-то, или, как называют казаки, «горит живой огонь».

— Едешь ночью, — уверяют гребцы, — видишь даже, как сыплется оттуда песок и даже с искрами. А дымит так, что когда ни поедешь: днем ли то, ночью, — все курит и не перестает. Зимой дорога стороной идет — не видывали, что тогда бывает.

Посередине этого песчаникового полукружия, почти в самом центре его, поместился на Амуре совершенно песчаный же остров, с зеленью на том краю, который обращен по направлению к ближней станице. Вид на полукруглый берег издали если не особенно красив, то, во всяком случае, неожиданный и оригинальный. Берег очень крут и обрывист: подниматься на него прямо с реки нет никакой возможности, надо обходить далеко, даже очень далеко. Амур в этом месте под берегом, по словам гребцов, чрезвычайно глубок. Глубок он и вообще на всем протяжении, подле всех крутых и обрывистых берегов своих, сколько можно судить об этом по постоянно вертящимся и крутым кругам. Темнота воды также поразительна.

Впереди еще три станицы печального вида. Две из них выстроены недавно; одна принадлежит к первым заселениям. В Аносовой (Унмийской) — девять домов, одиннадцать семей, черноземная земля, место хорошее и благодарное. Раскапывая землю, находили ее и здесь разрыхленной для пашен; костей всяких нашли довольно, черепа откапывали, втулку от телеги нашли. В нынешнем году в станице пало много лошадей (от частых зимних разгонов, и много пало рогатого скота); от глубоких снегов совсем почти не было сена. Станица отодвинута от Амура на полверсты, но зато стоит на сухом месте: сильно разливающийся в этом месте Амур, во всяком случае, до селения никогда не доходит. Под теми же условиями населено и Кольцово (два дома, пять семей). Нужды здесь не имеют, получая пока еще казенный провиант (живут на новом месте только год), но спешат засеяться, чтобы иметь запасы на будущее время, когда сойдут с казенного содержания (по истечении двухгодичного срока). Ни в лесу, ни в реке осмотреться еще не успели. К осени прошлого года, вскоре по приходе на место, сильно прихварывали. Здесь не только телята, но и ягнята родятся с зобами, с желваками; по совету соседей припаривают опивками от кирпичного чаю — «Помогает: желваки мало-мало пропадают». Станица Ушакова (4 дома, 5 семей) только строится: двое живут еще в землянке, хотя со времени прибытия их сюда прошел уже год. Жилье вырыто в берегу реки и кое-где схвачено тонкими бревнами и без крыши. Без крыши же стоят и две других избы: одна вновь построенная, другая временная, прошлогодняя, которая, конечно, скоро превратится в баню; в ней не столько тепло, сколько душно. Нужды не чувствуют, потому что живут еще на казенном довольствии (успели, однако, развести огородец и пашут поле); но все болеют; понятно, что сколько же и новой климат, столько, наконец, и сырое помещение в землянках невозделанной первобытной земли — порождают лихорадки. Больных много. Место, однако ж, привольное и сухое: равнина прошла на далекое пространство; хороши покосы, хороша и пастьба для скота: «Зимой замотались от гоньбы лошади — и пали».

По предписаниям областного начальства видно, что прошлым летом слышались жалобы казаков на сплавщиков, шедших с паромами: сплавщики-солдатики, растерявши или даже и истребивши в пищу казенный скот, угоняли казачий и воровали по избам лопать. Посоветовали остерегаться и