Я, я, я, ja-ja, natürlich, все смешалось в доме Облонских, смешались в кучу кони-люди, не разобрать, где кто, не отделить друг от друга, танцоров от Ямщика, Ямщика от Арлекина, Арлекина от карликов: пляшет взвод, рота, легион, ухмыляются, подмигивают, дымят ядрёными папиросками, никакая свистопляска их не берет, никакая дискотека, сам чёрт их не берет, крутится-вертится шар голубой, шарф голубой, Сартр голубой; лазерные лучи карликам по барабану, по драм-машине, одного лазером полоснуло — пополам! — был один, стало двое, мельче прежнего, пляшут, ломают нижний брейк, куролесят по полу — кыш! — под ноги подкатились, есть в футболе такой прием — подкат…

Ямщика подсекло — так опытный рыбак подсекает мощную рыбину. Танцпол встал дыбом, и Ямщик, кубарем пролетев добрую треть зала, вывалился в распахнутую дверь.

…коридор. Столы, стулья.

В столовой умирал звуковой шторм. Выдохшись, опадала хлопьями световая вьюга. Замер без движения чешуйчатый шар под потолком. И в разуме Ямщика замедлял вращение, рассасывался, таял вихрь судеб и чаяний, переживаний и страхов, настоящего, прошлого, будущего. Он не знал, сколько времени пролежал возле штабеля столов, собирая себя по кусочкам: не человек — паззл, мозаика, разбитое зеркало. Наверное, целую вечность. Когда вечность подошла к концу, он встал и, отчаянно хромая на обе ноги, цепляясь за перила, выскальзывающие из-под пальцев, спустился по пустующей лестнице на этаж ниже. Дальше свет не горел, а искать выключатель не осталось никаких сил. Значит, по второму этажу (и я бегу), в холл, и оттуда (потому что) — в заветную нору (жизнь слишком коротка), подальше от дискотеки…

Арлекин?!

Кот выбрался, удрал из столовой, с ним все будет хорошо. Зинка внизу, в холле, заберем ее по дороге, успокоим… Ямщика шатало из стороны в сторону. Слева — стена, справа — гибельная топь, зыбучие полы̀, и надо пройти по краю, по карнизу над бездной, а тебя, Ямщичок, качает, как после ноль седьмой водки без закуски, в коленки дроби насыпали, и мозги набекрень… Кто ты? Где ты? Ага, стоѝшь. Думал, что идешь, ан нет, стоишь. На чем ты стоишь? На узенькой полоске света из директорской приемной. Что у тебя впереди? Еще три четверти коридора. Нет, чувак, не дойдешь. Кубик приемной манил пряничным домиком, сказочной избушкой в чаще зимнего леса — вот, и окошко светится, и плевать, кто там живет, баба Яга или добрый доктор Фракенштейн…

Дверь сдалась без боя, открылась настежь. Не вписавшись в проем, Ямщик больно ударился плечом о косяк — выругался бы, да сил нет! — ввалился в приемную и, чувствуя спиной восхитительную надежность стены у входа, грудой хлама сполз на пол.

— Ну ты и сволочь! — с чувством объявил он.

Арлекин зевнул. Развалившись на синтетическом ковре, кот с завидным аппетитом наворачивал творог из блюдца: видимо, успокаивал нервы, потрепанные дискотечным адом. Творог, без сомнения, был реальный, не дубликат, и Арлекин, соответственно, тоже — по крайней мере, в настоящий момент. Они обе его видят, уверился Ямщик. И Капитолина, и секретарша. Лицейский фан-клуб рыжего паяца оказался шире, чем предполагалось.

— Я тут, понимаешь, грудью на амбразуру…

— Мяу, — согласился Арлекин.

Все правильно, услышал Ямщик. Спасать меня — твоя прямая обязанность. Спас? Молодец. Теперь можешь полюбоваться, как я ем. Молния, вспомнил Ямщик. Молния цвета бешеной лисы, зеркальный лабиринт в торговом центре, скрежет металлических колец, мах занавески, на которой повис кот…

— Ладно, сквитались. Понял, шут гороховый?

Второй зевок был ему ответом. Ты мне по жизни должен, услышал Ямщик. Как высшему существу, а вовсе не из-за какой-то драной занавески.

— …а это в августе, в дельфинарии…

Капитолина вместе со стулом перебралась в торец стола. Развернув монитор так, чтобы видно было обеим, секретарша делилась с вахтершей фотографиями.

— Златка плавала с дельфином. Я сперва боялась, но Витюша сказал: пускай. Домой идем, а Златка мне: «Мама, это как плавать с инопланетянином…»

За спиной Капитолины дымило стенное зеркало: овал в рамке из декоративного можжевельника. Ведомый инстинктом, о существовании которого и не подозревал, плохо соображая, что делает, Ямщик встал на ноги, держась за стену. Теплый шпон под рукой. Блестящий паркет под ногами. Дерево, всюду дерево. Ноги тоже деревянные: две колоды. Между спиной вахтерши и зеркалом — метр, а то и меньше. Ничего, он поместится.

«Зачем? Что ты там забыл?!»

Стул, как и любая мебель, которой человек оттуда пользовался прямо сейчас, был для Ямщика иллюзией, пустым местом, но Ямщик действовал так, словно стул был реален. Расположившись позади Капитолины, в жалком промежутке между зеркалом и спинкой стула, он уставился через вахтершино плечо в монитор. Дельфины. Смеющаяся Злата. Витюша с ведерком попкорна. На кой ему сдались эти семейные ценности?

Нет, фотографии ни при чем. А что при чем?!

Приятный озноб пробежал по телу, возвращая силы. Сникла, угасла боль в ребрах. Подживая, зачесались ссадины. Воспоминания о дискотеке отдалились, стали расплывчатыми, безобидными призраками. Ямщику показалось, что он дышит каким-то новым, неизвестным ранее способом. Ток воздуха, насыщенного электричеством, шел из точки между лопатками Капитолины; второй ток, послабее, шел из поясницы. Раньше, похоже, токи уходили в зеркало, теперь же они задерживались и рассасывались в Ямщике, полностью или частично. «Не сиди спиной к зеркалу! — требовала в детстве бабушка Муся. — Боря, встань сейчас же!» «Почему?» — интересовался любознательный Боря. Бабушка отмалчивалась, но ворчала до тех пор, пока Ямщик не уступал.

Он протянул руки. Ладони легли на бесплотные плечи женщины. Закололо в кончиках пальцев; царапины от арлекиновых когтей, миг назад ярко-красные, побледнели, сделались еле заметными. Ямщик облизал внезапно пересохшие губы. На затылок вахтерши он глядел, как мальчишка — на леденец.

— Капочка! Что с вами?!

— Сердце…

— Вы так побледнели…

— Ничего страшного, сейчас пройдет…

— Валокардинчику? Я вам накапаю…

Мне нужно, сказал себе Ямщик. Мне правда нужно.

Кто это в дверях?

В дверях стояла Зинка. Зомби смотрела на Ямщика с пониманием и надеждой.

— Боря…

Ямщик влетел в Кабучину спальню, даже не успев сообразить, что зовут его, да не его. Миг назад он стоял в прихожей, вполоборота к зеркалу, размышляя, дома ли двойник, а если да, то какие способы физического воздействия опробовать на нем для чистоты эксперимента — и вот уже смотрит на красную, вялую, вне сомнений, температурящую Кабучу.

— Боря, воды…