Катастрофическое ослабление позиций Швеции на территории германских государств и в Польше, появление нового-старого врага – Москвы резко изменило ситуацию. Стокгольм вдруг откатился в ситуацию тридцать четвертого года, когда его спасло только вступление в войну Франции, где сейчас вовсю шла грызня за власть. Надежда, что Швеция и Малая Русь прекратят эту ненужную обеим странам войну, выглядела более чем реальной.

Однако нужда своей армии и союзников в так хорошо показавших себя в бою револьверах не уменьшилась.

«После Гродно всякий, способный удержать револьвер в руках, да и немалое число не могущих это сделать по причине старости или немочи – отдача при выстреле у этого короткоствола не для слабаков – желает иметь чудо-оружие. Имейся они у нас – несколько миллионов штук ушло бы влет, без падения цены. Эх!.. хоть бы пару десятков тысяч к осени сделать. На будущий год есть надежда получить большую партию револьверов из Вены. Венеция, Генуя, Испания также обещали подсуетиться – за поставку им капсюлей, но дорога ложка к обеду. Даже усовершенствование пришлось отложить – вал, вал и еще раз вал. Каждый ствол приходуется и распределяется на уровне гетмана. Французам и голландцам шиш вместо вундервафли показали – уж очень велика опасность, что снабдят ими наших же врагов. А капсюли остаются самой главной казацкой тайной. Тем же французам и голландцам подсунули капсюли на основе золота, а не ртути. Большие деньги их шпионы выложили, вряд ли быстро смогут разгадать секрет и наладить выпуск, есть надежда, что не сразу про ртуть догадаются».

Для недопущения падения их выпуска, а если возможно, так и увеличения Москаль-чародей и выехал в Запорожье.

* * *

Визит вроде бы совсем очухавшегося после сердечного приступа Аркадия (регулярные покалывания в сердце и ежедневный прием лекарств не в счет) в нарождающийся индустриальный центр начался с большого нервотрепа. Еще накануне, находясь в пути, он послал к месту назначения джуру с приказанием всем главным специалистам собраться в недавно достроенной ратуше к полудню. Времени на поездку удалось выкроить немного, не хотелось тратить его зря на ожидание.

Встретили его с хлебом-солью, собрались почти все, кого хотел видеть. Когда соскочил с коня, окружили с проявлениями большой радости, местами переходящей в телячий восторг. У знаменитейшего колдуна, именем которого детей в колыбелях пугали (чем он, признаться, был весьма польщен), выступили в уголках глаз слезинки. Перездоровался со всеми, кой с кем обнялся, кого-то похлопал по плечу.

«Приятно все-таки, когда так встречают. Даже если понимаешь, что у большинства энтузазизм вызван моими высокими должностями. У большинства, но ведь не у всех! По крайней мере самому так хочется думать. Ведь сколько дел вместе переделали, можно сказать, горы свернули. Не может нормальный человек не испытывать дружеских чувств или симпатии к соратнику в таком случае».

Однако слово «почти» как раз подразумевает, что не все. Среди встречавших Москаль-чародей не обнаружил Иржи Немеца, как бы не талантливейшего из молодых ученых Малой Руси, беженца из разоренной тридцатилетней войной Чехии. Именно этот выпускник Пражского университета нашел способ выплавки марганца из руды и отбора его из чугуна при переделке «свиного железа» в обыкновенное, усовершенствовал винторезный станок, построил первый прокатный стан – для бронзы, маломощный, но работающий. Может, и не Леонардо или Ломоносов, однако человек умный, изобретательный и полезный. Наконец, между попаданцем и беженцем сложились прекрасные личные отношения, что тоже стоило немало: незаурядные люди часто трудны или неприятны в общении.

Поприветствовав присутствующих, Аркадий, успевший несколько подустать и за полдня дороги – растренировался за последнее время, – первым делом спросил о причине его отсутствия.

– Он не есть здоров, – ответил товарищ Иржи, Витек Моравец, также пражанин, приехавший на Русь вместе с ним. – Сейчас пребывает в госпитал.

Искренне и сильно огорчившись, Москаль-чародей вынужденно отложил посещение больницы на вечер. Времени действительно катастрофически не хватало, как и многого, многого другого: денег, грамотных специалистов, материалов, станков, людей, способных на них работать… Хватало – более чем – врагов и трудностей, да еще в избытке имелись дураки.

Проблем доставало и здесь, причем их количество росло не в арифметической, а в геометрической прогрессии в нерасторжимой связи с ростом производства. Тех же револьверов можно было бы продать в воюющей Европе сотни тысяч экземпляров, а ведь имелась еще и Азия. Правда, продавать такое оружие врагам – верх глупости, но, с другой стороны, как можно использовать его без капсюлей? Разве что как короткую дубинку – секрет производства капсюлей оставался пока великой казацкой тайной.

Впрочем, о торговле скорострельным короткостволом пока можно было только мечтать – с огромным напряжением, опоздав к началу войны со шведами, удалось вооружить им гетманскую конницу, что сразу же резко изменило соотношение сил на поле боя. Копье или пистоль против многозарядного оружия – плохой аргумент.

Москаль-чародей патетическим тоном вынес благодарность всем причастным к производству оружия и боеприпасов от имени гетмана. Заодно порадовал ученых и инженеров очередным повышением зарплаты и скорым вручением лучшим из них орденов самим Богданом Хмельницким. По окончании военной кампании диктатор собирался явиться сюда и произвести торжественную церемонию награждения.

Сделав паузу, характерник услышал только жужжание налетевших в зал мух. Ордена в те времена имели совершенно иной, несравненно более высокий статус, воспринимались как символ избранности. Имелись они только у августейших особ, высших сановников и генералов. Объявление о предстоящем награждении поразило присутствующих до временного онемения. Аркадий невольно подметил у кого-то чуть приоткрытый в удивлении рот, у кого-то по-анимешному широко раскрытые глаза, у кого-то скептическую ухмылку неверия в такое чудо.

– Was hat er gesagt? (Что он сказал?) – очень тихо, почти шепотом спросил бывший преподаватель Мюнхенского университета Альбрехт Вебер. Услышал его, впрочем – благодаря наступившей тишине – весь зал.

– Einer von uns wird den Auftrag vergeben (Кого-то из нас наградят орденом), – ответил ему не менее потрясенный сосед.

Пожилому профессору из Гейдельберга Иоганну Раутенбаху даже плохо стало – бедолага, неожиданно не сумев вдохнуть очередную порцию воздуха, рванул воротничок своего застегнутого доверху кафтана. Вокруг него сразу же возникла суета, соседи поспешили помочь товарищу, гул человеческих голосов мгновенно заглушил хорошо слышимый до этого мушиный хор.

К счастью, ничего плохого с немцем не случилось, он быстро пришел в себя. Вызвав немалое облегчение у важного чиновника, хотевшего только порадовать людей. Настолько резкой реакции человеку из двадцать первого века ожидать было трудно, он ведь помнил бровастого рекордсмена орденоносности и многочисленные анекдоты по поводу навешивания очередной висюльки.

Аркадий улыбнулся – уже про себя, – представляя, как будут потрясены не избалованные в Европе вниманием люди, когда станут участниками шоу в голливудском стиле. Даже аристократы из посольств, принимавшиеся куда более скромно, имели ошалелый вид, а уж химиков и механиков, на родине приравненных к кучерам и лакеям, ждало нечто незабываемое, о чем они детям-внукам рассказывать будут.