– И долго ты собираешься думать? – во взгляде Марата читалось презрение.

– Не смотри на меня так, – Филипп даже рукой заслонился от этого лютого взгляда.

– А как на тебя еще смотреть?! Мы же с тобой это обсуждали. Мы же с тобой решили выяснить, что случилось с Агнией. Почему она впала в такое свое состояние. И вот мы выяснили. И что? Ты – на попятную? Ты доктор или кто?

– Дай мне подумать, – упрямо повторил Филипп, – потому что я именно, что доктор. Я клятву давал: не навреди. И представь такую ситуацию: ты впадаешь в это состояние, а я тебя вылечить не могу. Как я буду себя чувствовать?

– О себе, значит, заботишься, – стиснул зубы Марат, – на Агнию тебе, значит, наплевать.

– Послушай…

– До завтра тебе время даю. Я и сам могу на этих рунах погадать. Да! Без тебя!

Марат разлил остатки коньяка, опрокинул в себя стакан, сгреб в коробку разложенные руны, сунул в рюкзак.

– До завтра! – хлопнул дверью.

В коридоре гулко звучали его чеканные шаги.

Марат прошел по тускло освещенному саду больницы. Специально выбрал дорожку, которая вела мимо той скамейки, где нашли убитого хирурга. Постоял. Потом присел на холодные доски, встал, опять постоял. «Где же ты, хваленая интуиция?» Отправился на работу.

На столе лежал свежеотпечатанный на ротапринте портрет мужчины. Марат послал в пустоту воздушный поцелуй – «Валюша, солнце, спасибо!» Пришпилил портрет к доске на стене, прошелся по комнате, вгляделся в портрет: мужик как мужик, без особых примет, возраст – от 30 до 40. Вообще – ни о чем. Такого искать – потеря времени и сил. И память девочку могла подвести, и к делу никакого отношения мужик, скорее всего, не имеет. К какому делу? Да ни к какому. Просто мимо проходил. Попал как кур в ощип.

«А что, Агния когда-нибудь ошибалась? Когда “видела”? Ошибалась. Филиппу сказала, что убийство Стаса Завьялова случится на рассвете, а оно раньше случилось. А еще когда? И что я вперился в этого мужика годичной давности? Делать мне больше нечего?»

Кинул взгляд на портрет, зажмурился, еще раз вгляделся в лицо без особых примет. «Сумасшедшая, – подумал с горечью, – просто сумасшедшая». Марат вспомнил, как пытался заговорить с Агнией об убийстве Шумейко, как она задрожала, как тяжело ей было об этом вспоминать. «О чем вспоминать было тяжело? Об убийстве? Девочек вообще страшат убийства. А кого не страшат? Или Агнии тяжело было вспоминать о том состоянии, в которое она пребывала, когда увидела: будет убийство? Впрочем, какая разница? А разница в том, что Агнии было так плохо, что она не захотела или не смогла увидеть дальше – кто и кого убил. И зачем ей это знать? Она – не следователь».

Марат смотрел на составленный со слов Нади Лемеховой портрет, просто смотрел; мысль застыла в одной точке, неясная, глухая, неотчетливая мысль. Но она была, билась где-то, пытаясь вырваться на свет.

Комп светился экраном, Марат уже хотел было его выключить, перешел на «рабочий стол», бессмысленно вглядывался в папки, ткнул в одну, в другую…

За окном уже стали бледнеть фонари, когда на Марата глянуло лицо с портрета, пришпиленного на доске, с экрана глянуло, с его родного экрана родного компа. «Глюк», – подумал Марат, посмотрел на портрет, вернулся взглядом к экрану. «Нет, не глюк, – подумал устало, без эмоций, – вот она, интуиция – без цвета, без запаха, ниоткуда появилась, в никуда уйдет»…

Глава 11

Филипп опять не спал всю ночь, несколько раз ложился, пытался уснуть, вставал, перебирал листки из архива Евдокии Носовой, в который раз перечитывал дневник Лизы Овчинниковой. Опять пытался уснуть, к утру понял, что уже не удастся, сварил кофе, вышел с чашкой на крыльцо, на воздух, пряный от запаха намокшей от дождя листвы. Небо светлело. «За сумерками всегда наступает рассвет. Всегда!»

– Агния, почему вы не сказали мне, что гадали в тот день, в тот день, когда случился первый приступ?

– Да? – удивилась Агния. – Я гадала? Не помню.

Филипп изумленно уставился на пациентку. Притворяется? Лжет? Но Агния раньше не замечена была ни в том ни в другом. Она всегда искренна. Была. Так казалось Филиппу. Только казалось?

– Не помню, – повторила Агния. – А что, должна помнить?

– Вы вообще тот день помните? Вы же мне рассказывали…

– Да? – Агния пожала плечами. – Когда?

«Механизм вытеснения? Психологическая защита? Активное, мотивированное устранение воспоминаний из сознания, направлено на минимизацию отрицательных переживаний за счет удаления из сознания того, что эти переживания вызывает. Однако травмирующие события из памяти полностью не пропадают, просто загоняются в подсознание. Плохо, очень плохо. Новый симптом».

– Как вы себя чувствуете, Агния?

– Хорошо, – Агния настороженно смотрела на доктора. – Филипп Алексеевич, что-то случилось?

– Нет, все хорошо.

– Вы расстроены.

– Ерунда, не выспался.

«Признайся, Филипп, ты надеешься на чудо. Агния вдруг поправится, тебе ничего не нужно будет делать, не нужно решать ничего с Маратом, ставить на нем опасный, может быть, смертельный эксперимент…. Ты типичный избегатель, Филипп, ты вытесняешь реальность из своего сознания. Да, можно отказаться участвовать в эксперименте с Маратом, но он же правильно сказал: могу это сделать и без тебя. Так что не удастся отвернуться, Филипп, не удастся…»

Людмила Заворотова сегодня выписывалась. Не было причин держать ее больше в отделении – суицидных мыслей нет, депрессии тоже. Но Филипп почему-то не с легким сердцем отпускал эту пациентку. Пытался разобраться: почему? Но нашел причину только в своем собственном состоянии – тяжело на душе не у доктора Воздвиженского, а у Филиппа – человека. «Вот, – подумал со злостью, – уже и раздвоение личности началось. Уже доктора от человека отделяешь, Филипп?»

– Филипп Алексеевич, можно вопрос? – спросила Людмила, не поднимая глаз. – Почему вы Агнию до сих пор в больнице держите?

– В смысле? – не понял Филипп.

– Она ведь нормальная, – Людмила робко посмотрела на доктора.

Филипп задохнулся от негодования, но взял себя в руки:

– Здесь все нормальные, – сказал надтреснутым голосом, – только с проблемами.

– Извините, –