улицам шастали с ног до головы вооруженные люди явно не монголоидного вида. Одеты они были разнообразно, но у многих в амуниции имелись казачьи папахи или элементы русской армейской экипировки. Большинство из этих людей было пьяны. На южном краю деревни, от которого метрах в двухстах начиналась зеленка — то ли кустарники-переростки, то ли деревья-недомерки — стоял часовой — бородатый мужик в папахе с винтовкой на плече. Впрочем, «стоял» — слишком громко сказано. Часовой прислонился к какому-то забору, так как сохранять равновесие без подпорки у него явно не выходило.

Между тем на краю зеленки из травы показались две головы в зеленых беретах с красной звездой. Один из них обозрел в бинокль населенный пункт, удовлетворенно хмыкнул и жестом дал второму приказ на отход. Разведчики отползли, потом встали и осторожно стали продвигаться наискосок, по направлению к реке. Там у них имелись ещё дела. Среди веток стоял щуплый, плохо одетый китаец, на плече у него виднелась веревка. Дело понятное — река текла из тайги, так что после половодья по берегам валялось множество плавника, который местные жители собирали на дрова.

— Линь?

Тот чуть не подпрыгнул, ребята подошли к нему со спины незаметно. Но быстро пришел в себя.

— Здравствуйте товарищи.

— Ну что в деревне слышно? — Спросил старший из разведчиков на китайском. Или на маньчжурском. Василь и сам не знал, но он за годы службы на границе обучился говорить так, чтобы местные его понимали.

— Он там. Уже солнце садится, так что до утра он не уедет.

— Хорошо.

Ребята в зеленых беретах растворились в зарослях, а китаец отправился к реке. Надо в самом деле плавника собрать, пока солнце не село.

В самом большом доме Хиахулиня, являвшемся местной управой, сидели большие люди. Не зря перед дверью околачивались трое здоровенных бородатых мужиков. В отличие от шатавшихся по улицам персонажей, они были одеты в новые френчи и папахи, а также в добротные сапоги. А внутри, вокруг стола, уставленного бутылками с местной самогонкой и закуской, собрались трое. Один был китаец, местный начальник соответствующей толщины[69]. К двум собеседникам, русским, один из которых носил пышные усы, а другой в придачу к ним еще и бороду, у китайца было двойственное отношение. Он знал, что эти двое получали деньги от японской разведки. А японцев здесь не любили. Но с другой стороны, кое-что из этих денег попадало и местному начальнику. Да и вообще. После Синьхайской революции в глубинке понятие «власть» было весьма условным. И непонятно, кто лучше — эти или свои хунхузы.

Между тем у русских тоже было не совсем хорошо. Одного из них звали Агафон Богданов, он был командиром расположившегося в селении отряда. Второй был Григорием Семёновым. Он приехал в эту поганую дыру, чтобы привезти Богданову деньги и договориться о дальнейших операциях против большевиков.

Вот тут и вышла сложность. Местному атаману денег показалось мало. К тому же он в придачу требовал снаряжения, оружия и боеприпасов. А иначе… Семёнов отлично понимал, что тогда будет. Пока что отряд Богданова, если к нему особо не приглядываться, всё-таки походил на борцов с большевизмом. А не дай им денег — они тут же вольются в многочисленные ряды местных бандитов, которым всё равно кого грабить. И что тогда останется делать ему, Семёнову? Японцы, если им будут нужны бандиты, наймут хунхузов. Они дешевле.

Между тем Богданов напирал:

— Вы говорите: бить большевиков. А в последнем рейде я потерял половину бойцов! Мы попали в хорошо организованную засаду. Едва вырвались. А отряд Евдокимова уничтожен полностью! На этой стороне, между прочим!

— Как на этой? Мне не докладывали. — Удивился Семёнов.

— Вам, может, и не докладывали, но вот оно так. Слащову плевать на границу. Вот сволочь гвардейская.

Семенов Слащова ненавидел. Вроде бы за то, что предатель. Но в глубине души атаман понимал: он Якову Александровичу просто завидует лютой завистью. Ведь Слащову удалось сделать то, к чему стремился Семенов — сесть на Дальнем Востоке фактически диктатором. Пусть под Советами, но уж лучше, чем под японцами.

На этом разговор был прерван самым хамским образом. На улице начались беспорядочные выстрелы. Атаманы выскочили на улицу — и увидели, что на северном краю деревни разгорается пожар. Из спутанных докладов выяснились, что из наступившей темноты выскочило несколько десятков всадников, у которых в руках вдруг вспыхнули факелы, которые нападавшие начали закидывать на крыши ближайших домов. Потом исчезли — а огонь бодро разгорался.

Вокруг царил полный бардак. Кто-то пытался выводить из конюшен лошадей, кто-то мчался к околице, чтобы занять оборону. Но тут начались пулеметные очереди. Нападавшие подогнали тачанки и теперь садили в подсвеченные улицы. Следом ломились пешие. Семёнов, побывавший во множестве боев, натренированным ухом расслышал в какофонии боя частые хлопки охотничьих двустволок. Ага, значит тут действуют и слащовские «черные береты» со своими заряженными кусками гвоздей обрезами, очень удобными для уличного боя. Против них у застигнутой врасплох банды Богданова шансов не имелось. Григорий Михайлович это хорошо знал. Именно «черные береты» брали Читу…

— Уходим, атаман! Тут уже нам ничего не светит.

Коней выводить уже поздно, да и не уйдешь на коне, красные тоже не дураки. Так что Семенов и Богданов с примкнувшими к ним казаками охраны, рванули на север, выбрались из селения и двинулись к зеленке. И даже до неё добрались. И тут из зарослей по ним окрыли беглый огонь. Казаков смело. А Семенов последнее, что помнил — он вдруг полетел на землю. Когда очнулся, то увидел себя лежащим на земле со связанными руками. Со стороны Хиахулиня доносилась редкая стрельба.

— Ну что, белогвардейская гнида, добегался? — Перед ним возник плохо различимый в темноте парень в берете, с Маузером в руке. — Теперь отвечать придется. За всё. И твоему дружку тоже.

* * *

Одна из самых распространенных болезней этого яростного времени — хронический трудоголизм. Мы, когда оправились со Светланой в Хабаровск, рассчитывали за две недели пути отоспаться и вообще отдохнуть. Ага. Два дня мы и в самом деле отсыпались. Ну, не только отсыпались — но из своего «генеральского» купе выползали только пожрать. А потом сначала достали документы, потом стали отпихивать друг друга от печатной машинки и на станциях бегать на телеграф за новостями. На больших станциях, к тому же, к Светлане пытались пробиться разнообразные графоманы.

— Да что же это такое! Кажется, придется как в старые времена действовать — при подъезде к станции выставлять в дверях ручной пулемет. — вздохнула моя