Руины когда-то величественных Афин должны быть спасены. Славу этого города следует сберечь, его красоту подобает сохранить для будущего, как об этом мечтает Элджин. Чувства, которые сейчас испытывает ее отец, — это такой же подъем духа, который прежде вселил в нее Элджин. Отец видел величие Афин настолько мощным, что это заставило его пообещать зятю помощь. Каковы бы ни были личные потребности и желания Мэри, она должна все их — даже ее жизнь, если будет нужно, — оставить и помнить только о том, что она соратник Элджина в его исторической миссии.

Перикл отсутствовал уже долгие месяцы, и я старалась отдавать как можно больше времени занятиям с учениками и клиентами, чтобы не тосковать в одиночестве. Он отбыл с афинской флотилией для подавления мятежа на Самосе. Афины силой сумели свергнуть мятежный режим и привести к власти правительство, готовое сотрудничать с ними. Но население острова еще не примирилось с произошедшим, поэтому Перикл решил подвергнуть Самос блокаде и вынудить островитян к капитуляции. Блокада все длилась и длилась, и в Афинах стали роптать против подобной меры. Издержки оказались огромными, как человеческие, так и денежные ресурсы были исчерпаны, а поскольку война шла у чужих берегов, большинство афинян уже позабыли о ее целях и только беспрестанно жаловались на рост налогов.

В эти дни я старалась пореже покидать дом, избегая слышать критику в адрес Перикла, и посвятила себя изучению проблем — и романтического плана, и сугубо практических, — которые заботили мужское население Афин. У меня сложилась такая репутация, что люди стали обращаться за советом в вопросах брака и любовных отношений. Они спрашивали, как выбрать невесту, как отличить честную сваху от слишком уж хитроумной, и о том, как управлять домашним хозяйством после женитьбы. Отцы присылали ко мне своих сыновей обучаться ораторскому искусству, умению добиваться успеха в любовных беседах и публичных выступлениях. Я была счастлива оказать посильную помощь. Хоть в законном супружестве мне судьбой было отказано, наш союз с Периклом был счастливым, и я не хотела видеть ни одного юноши или молодой женщины томящимися в несчастном браке.

— Не вздумай слушаться свахи Кассандры, когда она станет рекомендовать невесту твоему сыну, — сказала я однажды одному богатому отцу застенчивого и робкого юноши по имени Лисандр.

Некоторое время назад я учила Лисандра произносить речи, в частности цитировать аксиомы Семи Мудрецов, и прониклась к нему симпатией.

— Эта женщина не скажет тебе правды о девушках, она берет взятки и за это возносит фальшивые хвалы, называя красавицей безобразную, а глупца умником.

Я всегда советовала юношам уделять внимание образованию невесты, если она выходила замуж невеждой.

— Деятельность мужа приносит в дом деньги, но лишь осмотрительность жены в ведении хозяйства сделает его благополучным, — говорила им я. — Мне известно, что большинство женщин не разбираются в науках, но жена, умеющая читать, писать и считать, знающая, как вести расходные книги, — настоящий клад для мужа. Таких жен следует ценить на вес золота.

Эти соображения подсказывал мне здравый смысл, но люди почему-то воспринимали их как откровения мудрости из божественного источника.

Я не брала денег за свои услуги. Если бы я так поступала, меня бы подвергли суровой критике. Софисты иногда вызывали презрение за то, что облагали своих учеников платой. А для женщины принять деньги за деятельность, которой она отдавала свое время, означало быть поставленной на одну доску с городскими шлюхами. Я же, которая жила в доме самого уважаемого человека в городе, должна была проявлять максимальную осторожность.

Замкнутый образ жизни не избавлял меня от выслушивания нападок в адрес Перикла. Люди, которые приходили ко мне в качестве учеников или клиентов, приносили с собой сплетни и рассказы о событиях дня. Так однажды до меня дошла новая молва, которая, видимо, уже полнила не только Афины, но и все греческие полисы.

— Правда ли, что Перикл затеял войну с Самосом из-за тебя? — вдруг спросил меня человек, с которым я только что беседовала об устройстве его брака.

— Что ты такое говоришь?

Я впервые услыхала, что военную экспедицию Перикла относят на мой счет.

— Так болтают на рынках. И я слышал, что такое предположение было даже выдвинуто перед Народным собранием. Говорят, что Перикл решил наказать самосцев не за их мятеж, а за то, что они объявили войну Милету. Все знают, что ты родом из Милета, поэтому легко установили причину войны.

— Они говорят это, наверное, в шутку, — сказала я. — Перикл отправил к острову флотилию потому — и только потому! — что Самос подрывает авторитет Афин. Афины и союзнические города обратились к нему с просьбой защитить их интересы и подчеркнуть верховенство Афин. Но теперь они же его упрекают за это и возводят безосновательные обвинения именно за то, что он действовал по их мандату.

— Я не возвожу обвинений, Аспасия. Я лишь повторил тебе то, что слыхал на рынке.

— Понимаю. И так как это обвинение — откровенная бессмыслица, думаю, оно завянет, не успев расцвести.

Сказав так, я поспешила поскорей выпроводить его из дома, не желая показать, до чего расстроена.

Мой образ жизни стал еще более затворническим, я даже не замечала, как бежит время. Однажды, сидя во внутреннем дворике, я заметила, каким теплым стал воздух, и с удивлением припомнила, что до Элафеболиона, первого весеннего месяца, остается всего десять дней и что надвигаются Великие Дионисии, праздник возрождения жизни после уныния зимы. В самый канун праздника, устав от одиночества, я надела маску и выскользнула из дома, чтобы посмотреть, как старинный священный образ Диониса торжественно провезут в колеснице по улицам. На передней части этой колесницы обычно устанавливают голову мула, украшенную плющом, виноградными лозами и гирляндами фруктов. Ядро дионисийского культа составляли женщины, но им не разрешалось участвовать в уличных процессиях, исключение из этого правила делалось лишь для уличных женщин, нищенок и торговок, привозивших в Афины свой товар. Я взяла с собой Хилариона из Газы, юношу, служившего в доме Перикла. Ему было всего семнадцать, но он выглядел крепким, умел обращаться с ножом и мог служить мне защитой. В дни праздников это было нелишним, ибо на улицах, запруженных хмельными, возбужденными мужчинами, одинокая женщина могла подвергнуться нешуточной опасности.

Мы шли за процессией до самого театра Диониса, где священнослужителями культа тайно совершалось жертвоприношение. В качестве жертвы обычно служил козел, которого закалывали на алтаре, размещенном в центре сцены. Как только этот обряд заканчивался, начинались театральные представления, и я надеялась, что смогу побывать хоть на одном из них даже в отсутствие Перикла.

Мы с Хиларионом отправились домой, не став дожидаться разгула веселья, когда в сумерках мужчины начинают бегать с факелами по улицам, распевать гимны, посвященные богу веселья, и искать повод для потасовки или пьяного дебоша.