будем разводить церемонии, – сказала Елизавета. – Моя фрейлина, – она кивнула на пристроившуюся на стуле Орлову, – рекомендовала вас как лекаря, знающего толк в женских делах. Это так?

– Смотря о чем речь, – ответил Руцкий.

– Хочу знать, могу ли я забеременеть и родить?

– Анна Алексеевна говорила вам о женском календаре?

– Да, – кивнула Елизавета. – Даже помогла его составить. На столе бумага лежит.

Руцкий встал, подошел к столу, взял лист и некоторое время его рассматривал, поднося к горевшим в подсвечнике свечам. Затем положил обратно, взял перо, окунул кончик в чернильницу и что-то написал снизу.

– Разрешите задать несколько вопросов, государыня? – спросил, повернувшись к императрице.

– Извольте, – кивнула Елизавета.

– Есть ли у вас боли внизу живота? Зуд, резь или жжение в родовых путях? Наблюдаются ли выделения из них? Если да, то каков их цвет и запах?

– Ничего нет, – ответила Елизавета, подумав. – Кроме обычных женских дел.

– Тогда не вижу никаких препятствий к зачатию. Здесь, – он протянул ей лист, – написаны подходящие для того числа.

Императрица взяла бумагу и, присмотревшись к цифрам, написанным лекарем, едва сдержала вздох. Начинать следовало чуть ли не завтра. Ну, и как это сделать?

– Присядьте, Платон Сергеевич, – сказала, усилием воли подавив приступ раздражения.

Лекарь подчинился.

– У меня к вам вопрос интимного свойства. Всем известно, что государь давно не посещает мою спальню. Так вышло – и не по моей вине, – сморщилась Елизавета, вспомнив Нарышкину[55]. – Я уже смирилась с тем, но сейчас, в годину тяжких испытаний, искренне хочу разделить их с мужем, став ему ближе. К сожалению, государь по-прежнему холоден со мной. Моя фрейлина говорила, что вы учились за границей, много лет жили во Франции и даже служили в армии Бонапарта. Мне приходилось слыхать, что в тех краях женщины умеют привораживать мужчин, заставляя их полюбить себя. Что они для того используют: какой-либо наговор или питье? Может, знаете? Если да, то могли бы помочь? В долгу не останусь.

Руцкий задумался. По его лицу Елизавета видела, что озадачила лекаря, и усмехнулась про себя. Ты надеялся, что можешь сделать карьеру, дав всего лишь совет? Такого не бывает. Скосив взор, императрица увидела, как напряглась на стуле фрейлина. Не ожидала? Елизавета не хотела признаваться в этом даже самой себе, но она завидовала Орловой: ее чувству и горящим любовью глазам. Фрейлина явно счастлива, в то время как Елизавета живет с опустошенной душой, забытая всеми – и не только мужем. Ну, так вот тебе!

– В приворотных наговорах и зельях я не силен, – ответил Руцкий, – но совет дать могу. Мне говорили, что с началом войны государь стал чрезвычайно набожен.

– Да, – подтвердила Елизавета, удивившись осведомленности лекаря.

– Ежедневно молится, и не один?

– С Голицыным и Кошелевым.

– Поговорите с ними – обоими или с кем-то одним. Скажите, что в тяжкий для Отечества час вы, забыв обиды, желаете встать плечом к плечу с государем, разделив по возможности его заботы и труды, в том числе молитвенные. Совместное обращение супругов к Господу угодно Всевышнему и действеннее, чем молитва одного из них. Это очевидно для любого христианина.

«Боже! – подумала Елизавета, осознав сказанное. – Как все просто и изящно. Просто вместе помолиться. Ну, а там… Голицын, несомненно, поддержит. Сам-то он холост, потому как избегает женщин и любит мужчин, но после назначения обер-прокурором стал необыкновенно благочестив и всячески радеет о христианских ценностях. Отказать жене в ее желании помолиться рядом с супругом не посмеет – более того, обрадуется случаю примирить меня с мужем. Это можно вписать себе в заслугу. Кошелева почти не знаю, но в прошлом он примерный супруг, который после смерти жены обратился к богу. Господи, почему этот совет дает мне не кто-то из приближенных, а случайный обер-офицер, даже не представленный ко двору?! Чего стоят окружающие меня люди, если простой подпоручик видит дальше их?»

– Благодарю, Платон Сергеевич! – сказала Елизавета, справившись с чувствами. – Совет ваш добрый. Искренняя молитва к Господу угодна Всевышнему. Я не забуду вашего участия. А сейчас прощайте!

Руцкий вскочил, поклонился и вышел из будуара. Елизавета поманила Орлову рукой, и та подошла.

– Сядь! – императрица указала фрейлине место рядом с собой. Орлова послушно присела на козетку. – Где ты отыскала такого мужчину?

– Не поверите, государыня, но на постоялом дворе, – улыбнулась графиня. – Он с Виллие ехал в Петербург, и наши пути пересеклись.

– Как он вызвал интерес? Ведь всего лишь подпоручик.

– Случайно услышала, как он поет.

– Он еще и певец?

– А также пиит. Его стихотворение про Бородино настолько впечатлило моих гостей, что я видела слезы на их глазах.

– Редкий дар, – сказала Елизавета. – Пиит, певец, лекарь, отважный офицер, да еще мудр не по годам. Такого упускать нельзя.

– Не упущу! – вновь улыбнулась Орлова.

– Иди! – сказала Елизавета, которую вновь кольнула зависть. – После поговорим.

* * *

Анна мне, конечно, удружила. Решив заняться моей карьерой, потеряла берега и привела меня императрице, не сказав толком, для чего. Я думал, что для банального расчета женского календаря, а в результате от меня потребовали приворожить мужа. Мать вашу наперекосяк! Хотя, чему удивляться? Если в моем времени «потомственные ворожеи» характерной наружности снимают с легковерных дур (с высшим образованием, между прочим!) «венцы безбрачия» и прочую «порчу», чего ждать от века, пропитанного мистицизмом? После пожелания Елизаветы я конкретно завис. Хорошо, что включилось послезнание.

Что я знал о семье русского царя? Его брак не задался. Для начала Александр пустился в кобеляж с придворными дамами, чем обидел Елизавету. Рождение дочери теоретически должно было примирить супругов, но в итоге вбило между ними клин. У блондина и блондинки на свет явилась брюнетка. В моем времени это никого бы не удивило: о рецессивных и доминантных генах известно всем. Но не здесь. На необычный цвет волос ребенка обратил внимание отец Александра Павел I, к тому времени еще не задушенный в своей спальне, и его супруга Мария Федоровна. Последняя возмущалась более всего. Елизавету обвинили в неверности, Александр на это повелся. Сам изменщик, он, по свойственной мужикам психологии, решил: если я такой, то и жена может.

Елизавета оскорбилась и замкнулась в себе. Занялась дочкой, которая вскоре умерла. Погоревав, императрица, забытая мужем, нашла любовника – гвардейского штаб-ротмистра. Но счастье продолжалось недолго: гвардейца то ли убили, то ли он скончался от туберкулеза – у историков на этот счет нет единого мнения. Елизавета родила от него дочку, которую Александр признал своей. Этот широкий жест ему ничем не грозил – девочки престол не наследуют. К тому же царь наверняка чувствовал себя виноватым перед женой: фаворитка исправно рожала ему бастардов. Не прожив