Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Этот Вавер что, твой напарник?
— Нет, напарник — Чеботарев. Он сейчас в Париж махнул, а то капитан. Поляк. Из «двуйки»…
— Из «двуйки»? — Тешевич удивленно посмотрел на Яницкого. — Ты что, связался с ними?
— Разумеется, иначе нельзя, Аля, — Яницкий внимательно посмотрел на брата. — Слушай, твое решение окончательное?… Не передумаешь?
Тешевич понял, что вопрос напрямую связан с польским капитаном, и отрицательно покачал головой.
— Нет, Саша, не передумаю…
Капитан Вавер оказался свойским парнем с живыми, искрящимися неподдельным весельем глазами, и, если бы не слова Яницкого, Тешевич ни за что бы не догадался об истинном занятии элегантного офицера.
Удивленный таким поведением Тешевич недоуменно посматривал на Яницкого, но тут Вавер, внезапно перестав балагурить и мгновенно переменившись, неожиданно спросил:
— Пан Яницкий, вы говорили с паном Тешевичем?
— Так, пан капитан, — сухо отчеканил Шурка.
— Ну и?…
— Мой брат, пан капитан, пойдет со мной куда угодно, но в интересах дела я с ним идти отказываюсь.
— Почему? — наигранное веселье разом слетело с Вавера.
— Вы должны знать, пан капитан, мой брат провел три месяца в камере смертников, и я не ручаюсь за его психику. Боюсь, в самый неподходящий момент он может броситься на первого попавшегося комиссара…
— Даже так? — абсолютно холодный взгляд Вавера уперся в Тешевича. — Скажу откровенно, пан поручник, я интересовался вами. О вас прекрасные отзывы, но слова вашего брата заставляют меня взглянуть на ваши поступки в несколько иной плоскости…
Тешевич молча пожал плечами, а Шурка, с деланным равнодушием, заметил:
— Не знаю, пан капитан, как поступить… Все зависит, от того, что будет поручено, и потому, я думаю, решать вам.
— Хорошо, — Вавер вздернул голову. — Я сам займусь паном Тешевичем, и надеюсь, варшавские врачи ему помогут. Так что, может быть, мы вернемся к этому разговору позже…
Улыбка вновь заиграла на лице капитана, и он снова, как ни в чем не бывало, принялся благодушно шутить…
* * *
Шурка поставил рюмку на стол и, глядя на расположившегося визави Тешевича, раздумчиво произнес:
— Не понимаю, Аля, почему ты не хочешь идти со мной в Совдепию? В конце концов, клин клином вышибают…
Сидели они за столом давно, многое было переговорено, но только сейчас Яницкий решился снова затронуть эту тему. Постукивая пальцем по столу, Тешевич долго молчал, потом наполнил рюмки коньяком и, отвечая скорее всего своим собственным мыслям, сказал:
— Не знаю, Саша, не знаю, и все…
— Тебя, как я понимаю, снарядом здорово трахнуло… У тебя ведь после него все началось?
— Нет, — отрицательно покачал головой Тешевич и после короткого раздумья добавил: — Думаю, началось раньше… Помнишь, как у костра сидели?
— Еще бы… — Шурка пригубил рюмку. — Конечно, помню.
— Так вот, скорее всего я тогда и сломался… Жить не хотелось, а так как Башкирцев кончать не стал. Злость оставалась…
— Злость, это хорошо, — заметил Шурка и предложил: — Слушай, а может, капитан Вавер нрав и тебе действительно подлечиться бы?
— Может быть, может быть…
Тешевич взялся было за рюмку, но внизу послышались шум, голоса, и он повернулся к двери, пытаясь, как и Шурка, определить, кого же там принесло?
Капитан Вавер оказался человеком слова и появился в гостиной, как черт из коробочки, едва только о нем упомянули. Поляк из «двуйки», облаченный сегодня по случаю неофициального визита не в мундир, а в штатский костюм, под свои обычные шуточки поприветствовал хозяев гостеприимно налитой рюмкой и первым делом заявил Тешевичу:
— Я, собственно, за вами, пан поручник… Едемте немедленно, все договорено.
— Куда? — удивился Тешевич.
Порядком захмелевший Яницкий недоуменно пожал плечами и тоже спросил:
— Пан капитан, а куда ехать?
— Панове, я понимаю, коньяк замечательный, тем для беседы много, но доктор ждет… — И чтобы окончательно развеять появившееся было недоумение, напомнил: — Я же обещал!
— А-а-а…
Тешевич, как и Шурка, немало удивленный таким совпадением, посмотрел на брата, сделал многозначительный жест и нехотя встал с кресла.
— Ну, раз ждет, тогда едем…
К удивлению Тешевича, Вавер приехал за ним не в экипаже, а на машине. Капитан сам сел за руль, и автомобиль, мягко урча, плавно покатил в сторону Нового Свята. Некоторое время Тешевич молча наслаждался скоростью, но потом поймал себя на мысли, что чего-то все-таки не хватает.
Поручик заерзал, устраиваясь поудобнее, и вдруг вспомнил весь дребезжавший «Руссо-Балт», увозивший его в польский плен. Впрочем, без дребезжания тоже было неплохо, и, откинувшись на спинку сиденья, Тешевич подставил лицо под струю воздуха, обдувавшую ветровое стекло.
— Что, нравится? — спросил капитан Вавер.
Тешевич повернул голову и, заметив, что Вавер, не отпуская руля, все время косится на него, отозвался:
— Нравится…
— А представьте себе такую ситуацию. К примеру, вы на моем месте, а на вашем, скажем, пани Стефания…
— Кто? — Тешевич бросил подозрительный взгляд на Вавера.
— Да, да, пани Стефания, — без тени смущения подтвердил капитан.
Поручик слегка насупился и замолчал. Сейчас ему было о чем подумать. Конечно же упоминание о даме было совсем не случайным. Выходило, что, скорее всего, после памятной ночной перестрелки за ним наблюдали и, похоже, весьма пристально. Но, по крайней мере, капитан играл в открытую, и поручик улыбнулся.
— Ну почему же пани Стефания? Или у вас есть свой интерес?
— Ревную… — Вавер, сворачивая в проулок, резко повернул руль и со смехом закончил: — Вот уж не думал, что в отношениях с вами она потерпит такое сокрушительное фиаско.
— Что? — Тешевич вздрогнул, и внезапная догадка заставила его нахмуриться. — Уж не по вашей ли милости она кидалась на меня с голыми сиськами?
— Даже так? — расхохотался Вавер. — Нет, этого я не знал, так далеко моя информация о вас не распространяется. И, должен сказать, пан поручник, заставлять кого-то — не моя метода. Я предпочитаю совпадение желаний. Но если рвение пани зашло так далеко, то ревности моей нет границ…
— Да бросьте вы ерничать, — Тешевич хмыкнул. —Насколько я понял, ни вам, ни мне пани Стефания не нужна.
— Возможно, возможно… — отозвался Вавер и, свернув еще раз, остановил машину. — Приехали, пан поручник, дальше пешим ходом.
Выбравшись на тротуар, Тешевич секунду поколебался, но все-таки спросил: