Он потянулся за перчатками. Розоватый свет бросал лиловые блики на темно-синюю бархатную тунику. Из-под разложенных на столе бумаг он извлек тяжелую серебряную цепь, взвесил ее на ладонях, а затем надел через голову. Серебряный ястреб тяжестью лег на грудь. Конечно, это не серебряная корона, но все же достаточно церемонно. Он намеренно не позволял себе задаваться вопросом, который из приглашенных спешит сейчас сюда по горной дороге.

Я слишком долго был капитаном наемников, — подумал он. — Для нас конец пути один: мы истекаем кровью в седле, стучим в ворота и просим убежища. И любое утро подходит для этого, не хуже всякого другого.

О, да, он вполне способен предоставить защиту беглецам, утешить умирающих, предложить вино и сочувствие изгоям. Когда владеешь таким замком, как Кэйр Керилл, — все это в порядке вещей. Вот только ожидание дается тяжело.

Вслед за Колфортом он спустился по длинной винтовой лестнице во двор замка, готовясь сыграть роль любезного хозяина; шаги его гулко отдавались в каменном колодце.

* * *

Стрела с силой ударилась в центр мишени, и Фалькенберг оглянулся на Торна Хагена, который с недовольным видом ковылял в его сторону. Хаген с трудом уселся на серые каменные ступени и поморщился, вытягивая ноги. В свои пятьдесят лет Торн Хаген оставался по-прежнему красивым мужчиной и любил утверждать, что выглядит не больше, чем на тридцать. Однако сегодня, под тусклыми лучами декабрьского солнца, в непривычной для него походной одежде, он выглядел на очень усталые пятьдесят.

Фалькенберг протянул руку к колчану, скрытому под черным плащом, и извлек вторую стрелу. Зазубренный наконечник он поднес ко лбу в насмешливом приветственном жесте. Торн Хаген был самым невоинственным из всех людей, кого он знал, и одна лишь мысль о том, как дородный лорд-Дерини в новых, необмятых кожаных доспехах в такой холод гнал лошадь по горам, от Уэнлокского кряжа, казалась совершенно неправдоподобной.

— Доброе утро, — поприветствовал его Фалькенберг. — Рад видеть тебя в Гнезде Ястреба, Торн. Удачно ли прошла твоя поездка из Картата?..

В голосе его отчетливо слышалась насмешка.

— Черт возьми, Фалькенберг, почему, во имя всего святого, у тебя нет Переносящих Порталов? Я провел в седле четыре дня, все время в гору и против ветра! Я за двадцать лет столько не ездил верхом, а сейчас едва-едва сполз на землю!

Фалькенберг наложил стрелу на тетиву.

— Ну, что я могу сказать тебе, Торн… У меня здесь, разумеется, есть Порталы. Я просто не люблю непрошеных гостей, и даже Ридон или его святейшество Стефан Корам не смогут прорваться через мою защиту. А все потому, что никто не придает значения моей писанине. — Облаченной в перчатку рукой он крепче сжал лук и оттянул назад тетиву, так что скрипнули деревянные рога. Это был угловатый составной лук из Он-Огура, края Семи Племен к востоку от Торента, истинное оружие степного кочевника… — Поверь, это ради твоего же блага, Торн. Невозможно выглядеть истинным Дерини, восседая в паланкине. Достоинство рождается только в седле. — Его улыбка по-прежнему вызывала раздражение.

— Ублюдок. — Хаген с силой растирал бедра, пытаясь совладать с болью в ноющих мышцах. — Холодный, грубый, надменный, лукавый ублюдок, страдающий манией преследования!

— Ну, если только… — Фалькенберг поднял лук, натянул как следует тетиву, отводя глаза от мишени, и выстрелил. Стрела, подрагивая, замерла в верхней левой четверти черного круга. Он потянулся за следующей.

— От меня ждут, что я смогу обсудить с тобой важные вопросы, — промолвил Хаген. — Ты по-прежнему представляешь для всех проблему… А сам стоишь тут передо мной и играешь с этим дикарским луком, будь он неладен. Проблема того же рода, как когда ты вынуждаешь людей гоняться за тобой по этим проклятым горам, в холод и под дождем.

— Стало быть, официальный посланец. — Не открывая глаз, Фалькенберг вновь поднял лук, нацелил на мишень и выстрелил. Стрела вонзилась в точности рядом с первой, отсекая щепки и глубоко входя в дерево. — Довольно жаловаться! Они послали тебя сюда своей властью… так чего же хочет Совет? — Он ослабил тетиву и обернулся к Хагену.

— Денис Арилан приходил к Баррету. Один из странствующих гвиннедских епископов написал Денису письмо и поведал некую удивительную историю…

— Истелин, — очень тихо произнес Фалькенберг. — Должно быть, это Истелин.

— А Денис все выложил Совету. — Усталый и раздраженный, Хаген поднял глаза. — Нам ведь следовало узнать об этом, не правда ли?

— А в чем дело, Торн? — Голос Фалькенберга звучал тускло и невыразительно. — Чего они от меня хотят?

Пожав плечами, Хаген отвел взгляд. Он чувствовал себя непривычно беспомощным. Кристиана Фалькенберга он знал с самого детства; Баррет и Вивьен решили, что именно он лучше прочих подойдет на роль посланника. Он давал сыну Дерека Фалькенберга первые уроки по истории Дерини, и сейчас ему совсем не хотелось встречаться взглядом с Кристианом Ричардом.

— Этот епископ утверждает, что был в Картмуре, и на горе Кинтар обнаружил новую часовню. Кто-то построил ее там и нанял священника только для того, чтобы читать заупокойные службы по Кариссе Толанской.

— Разумеется, это я. Неужели ты в этом сомневался? — Лицо Фалькенберга застыло, глаза смотрели куда-то вдаль. — Ей нравилось это место и вид на южное море. Она встречалась там со мной, в последний раз, когда я вернулся из Бремагны. Я ведь тоже верующий… в своем роде. И имею полное право возвести часовню и зажечь там свечи. Кто возражает: Церковь или Совет?

— Да они, собственно, не то чтобы возражают, но… Совет ведь запретил Кариссе бросать вызов новому королю Гвиннеда. Она погибла, будучи официально объявленной вне закона, и Стефан был бы рад считать, что обрек ее вечные муки. И, кроме того, все они желают знать…

Хаген огляделся, бросив взгляд на свиту Ястреба и на стены Кэйр Керилла, чувствуя себя очень одиноко и неуютно. Он продрог до костей, и все его тело ныло от долгой скачки. Ему совсем не по душе было покидать свой дом в Картате ради того, чтобы бросить вызов непредсказуемому Кристиану Фалькенбергу. Он сделал еще одну попытку.

— Они ведь успели позабыть о тебе. Никто тебя не видел, и они забыли. После всех твоих книг и того, что ты там написал, они хотели забыть. Но они боятся. Ты такой же, каким был Ридон: слишком любишь одиночество. Они помнят, что было между вами с Кариссой, и они… мы не знаем, как ты поступишь теперь. Стефан, Баррет и Деннис опасаются, что ты можешь отправиться на юг, чтобы убить Аларика Моргана или его короля. От имени Совета я должен передать тебе, хотя это и не вполне официально, что Совет желал бы…

— Чтобы я вернулся в эмираты, или в Аламут, или свалился в горах с обрыва. — Фалькенберг подправил натяжение тетивы и взял новую стрелу. — Где-то здесь у меня есть запись последней речи, с которой к ним обратился Ридон. Я могу приложить свою печать, а Ты отвезешь ее Совету. Скажи Кораму, что я подписываюсь под каждым словом. У меня нет армии, с которой я мог бы двинуться на Ремут, и я не собираюсь поджидать Моргана с ножом в темном закоулке. Она отправилась в Ремут в одиночку и запретила мне следовать за ней. Таково было ее решение. И я буду оплакивать ее гибель так, как пожелаю. Но Совет может вновь позабыть о моем существовании… пока что. Корам с Барретом с самого начала желали ей смерти. С того самого дня, как погиб Марлук, они хотели, чтобы и Карисса последовала за ним. К тому же им нравится делать вид, будто меня нет на свете. Однажды я напомню им о себе… но не сегодня. Скажи им, чтобы забыли обо мне.