— Вот только давай не будем произносить громких слов, — тоже возмутился Данилов, причём с откровенным пренебрежением и в полный голос. — Предательство, — повторил он, будто выплюнул. — Мы спали вместе две недели. Какое, к чертям, предательство?

— Думаю, тебе его никогда не придётся пережить, — со всей язвительностью, на которую была способна, порадовалась я за него. — Если ты будешь сбегать всякий раз через две недели! В итоге, сдохнешь в доме престарелых! Один!

— Ё-моё…

— Я пустила тебя в свой дом, а ты рылся в моих вещах!

— Разве ты не делала того же? Сама призналась.

— Я имела право посмотреть твои документы.

— Проверить наличие штампа в паспорте?

— И это тоже! — огрызнулась я. — И, как выяснялось, я была совершенно права! Верить тебе нельзя!

— И это мне говорит женщина, которая больше десяти лет дурит всех окружающих.

— Замолчи!

— Твоя жизнь — одна большая ложь, сладкая. Сколько ты намерена это продолжать?

— Не твоё собачье дело!

Я отвернулась от него, Андрей тоже, кажется, не собирался дальше продолжать нашу перепалку, но всё-таки, пытаясь оставить последнее слово за собой, наклонился и шепнул на ухо:

— Сколько ещё денег тебе нужно для счастья?

Я не ответила. Отошла от него и села на постель, к нему спиной. Он даже понятия не имел, что последний вопрос заставил меня внутренне похолодеть. Это пресловутое счастье и его цена меня сильно озадачивали, с очень ранних лет. Моя мать, моя приёмная мать, как-то сказала мне, что я не умею быть счастливой. Я даже в детстве не радовалась мелочам. Лиза могла час прыгать по квартире, получив в подарок куклу или новую кофточку, а мои мысли с насущного сразу переключались на что-то более серьёзное. В этом я была похожа на отца. Тот тоже окружающий мир замечал только после своих цифр и написания статей и заметок. В его мире тоже было что-то, куда более существенное, чем еда, одежда, каждодневные бытовые проблемы. И я всегда хотела большего, что бы ни получила, всегда хотела чего-то ещё. Не получить просто так, меня интересовало, что нужно сделать, чтобы заслужить. И само слово «счастье» меня интриговало. Я не могла понять, что оно означает. Бабушка говорила, что счастье приходит само, а когда я спросила: что для этого нужно сделать, она растерялась. Правда, потом, осторожно подбирая слова, добавила:

— Когда оно к тебе придёт, ты поймёшь. Так всегда бывает. Только нужно быть послушной и не делать плохих вещей.

И я стала ждать, когда это самое счастье ко мне придёт. Старалась быть хорошей, искренне веря, что всё, что я делаю, кому-то во благо. Но умерла бабушка, потом мама, затем отец, и никакое счастье ко мне не приходило. И в помине его не было. Я старалась, надеялась, ждала, всё ещё живя детскими мечтами… А когда вдруг поймала себя на мысли, на том самом ощущении, о котором мне бабушка когда-то рассказывала, всё оказалось враньём. В очередной раз.

Разве у меня нет права злиться на Данилова? Он всё испортил…

Я услышала, как в замке повернулся ключ, и на Андрея посмотрела. Он уже стоял в дверях, меня разглядывал, в конце концов, сказал:

— Я ненадолго. — Подумал и кивнул на открытое окно. — Прыгать не советую, там внизу охрана. — Видимо, самому не понравилось, что сказал, и с лёгким вздохом, добавил: — Давай не будем усложнять друг другу жизнь. Ты знаешь, зачем ты здесь и чего от тебя ждут.

Оставалось только добавить, что восвояси отправят тут же, как только я прекращу валять дурака и поделюсь информацией. И адью, никто меня здесь не держит. Я пнула ногой тумбочку, как только Данилов вышел за дверь.

Конечно, проявлять чудеса героизма я не собиралась: ни прыгать из окон, ни отпираться. Я, вообще, не могла думать ни о Зудине, ни об интересовавшем его Есине. Что случилось с этим самым Есиным, я понятия не имела, я встречалась с ним всего пару раз, и он был мне мало интересен. Даже его весьма заманчивое предложение по покупке завода по производству светодиодов, я отвергла. Просто сказала Олегу: «Нет», всё остальное было не моей проблемой. С людьми встречался и договаривался он. Поэтому, куда исчез этот проклятый Есин, чтоб он споткнулся на ровном месте, если жив, я не знала. И даже позвонить Олегу не могла, потому что тот молчаливый неандерталец из «лексуса» отобрал мой телефон.

Интересно, меня сегодня хватятся?

Вряд ли, уже глубокая ночь, звонить и приезжать ко мне, никому в голову не придёт. Остаётся ждать завтрашнего утра. Представляю, что сделает Халеменчук, когда я вернусь и поведаю о своём приключении. Аркадий Николаевич уже года три твердит мне о необходимости охраны. До сегодняшнего дня я была уверена, что это совершенно ни к чему, никому и в голову не придёт нападать на меня в моём городе, на моей территории, но, как оказалось, я чересчур самонадеянна. Есть люди, профессионалы, например, тот же Данилов, которым не составит большого труда сопоставить некоторые факты, немного подумать и, в итоге, разоблачить мой маленький спектакль. Хотя, не такой уж он и маленький, десять лет просуществовал. И самое неприятное в этом разоблачении то, что в секрете оно не останется. Все присутствующие за столом Зудина, по всей видимости, в курсе, а значит, мне придётся всерьёз задуматься о том, что пришло время перемен. Неприятно.

Андрей, уходя, сказал, что долго он отсутствовать не собирается, но прошло сорок минут, а он так и не вернулся. С первого этажа слышались голоса, мужские и женские, музыка стала громче, видимо, веселье достигло своего апогея, а мне оставалось лишь гадать, что они празднуют, если, по словам того же Родиона, их так волнует исчезновение друга. Или они моё пленение отмечают? Но эти мысли занимали меня недолго, я решила, что мне абсолютно наплевать на чужие планы и домыслы, и, немного посомневавшись и придя к выводу, что мне до утра отсюда точно не выбраться, я погасила в комнате свет, прикрыла окно, и легла, не раздеваясь, поверх покрывала. Лицом в подушку уткнулась, стараясь не прислушиваться к тому, что происходит в гостиной. Там пять пьяных мужиков и стайка девушек не тяжёлого поведения, для их развлечения. Надеюсь, что никто из мужчин не захочет от них отвлекаться на меня. Не хотелось бы мне быть допрошенной упрямым пьяным мужланом. Мне Данилова за глаза хватило.

Подумав о Данилове, я ощутила предательскую тоску и тяжесть в душе. Оставалось только удивляться, как ему удалось подобраться ко мне так близко. Что он такого сделал, что я в нём увидела для себя особенного, что потеряла бдительность. Пустила его в свой дом, к своим вещам, позволила себе в него влюбиться. С первого взгляда, как это не глупо звучит. Он называл меня талантливой притворщицей, но он… предатель. Никогда себе не прощу допущенной слабости. Одна его очаровательная улыбка поставила крест на всей моей спокойной жизни.

Я всех подвела.

Андрей вернулся через час. В комнату вошёл, осторожно прикрыл за собой дверь, потом присел на кровать. Ко мне наклонился. Я не спала, лежала, повернувшись к нему спиной, и поджав колени к животу, и глаз не открывала, не желая видеть его, а уж тем более, с ним разговаривать. Но он всё-таки шёпотом позвал: