— Иди за мной, Ямомото-сан. — Незнакомцу не удалось утаить нешуточное облегчение, когда Артем поднялся на ноги.

Видимо, от напряженного разговора с упрямым гайдзином у аскетического самурая сдали нервишки, вон как задергалась жилка над правым глазом, а вместе с ней и весь глаз пришел в движение…

Стоп, стоп… Нервный тик, правый глаз. Что-то больно знакомое сочетание, где-то совсем недавно он это уже… И Артем вспомнил. Ну конечно! Взятый Такамори в плен монах-сохэй. Он говорил, что их с напарником нанимал на кровавую работу самурай, у которого дергался правый глаз. Совпадение? Ох вряд ли…

С теми же ощущениями на душе, с которыми Артем шел следом за самураем с нервным тиком, наверное, иные идут на эшафот.

Они прошли через помещение, единственным украшением которого была бронзовая статуэтка Будды в углу. Самурай с нервным тиком отодвинул следующую дверь, сразу за ней обнаружились двое вооруженных людей. Они в традиционной японской позе, на пятках, сидели в двух шагах от двери, глядя на проем. Оба настолько не походили на самураев, что быть ими никак не могли. И вообще Артем с ходу не смог занести их в соответствующую социально-кастовую клеточку. Самурайских мечей за поясом не было ни у одного, ни у другого. Оба наголо бриты, сбриты даже брови. Из-за последнего (а также памятуя, что идет к императору-монаху, и о том, что этот самурай нанимал для покушения тоже монахов) Артем предположил бы, что и сейчас перед ним монахи. Вернее, сохэй — монахи-воины. Правда, от монашеского в них, кроме побритости, пожалуй, ничего другого и не было. Одеты во вполне мирские широченные штаны-хакама и в хаори на голое тело, за поясами кинжалы-танто в ножнах (и больше, кстати, из оружия ничего). Взгляды у обоих свирепые — какое там к лешему смирение во взгляде, которое вроде бы должно отличать монахов от людей мирских.

— Пропустите, — раздался голос из комнаты.

Бритоголовые стражи отползли на коленях в стороны, открывая Артему проход. Он сделал несколько шагов вперед, остановился посреди весьма небольшой комнаты. И весьма же скромно убранной. Да, стиль гармоничной пустоты у них тут в почете, однако наблюдалось даже какое-то показное убожество. Низкий столик из неструганого, нелакированного дерева. В углу лежат свернутые трубкой нечто вроде одеяла — сиротского вида, из дешевой ткани. Лежащий рядом подголовный валик затерт до невозможности, такое впечатление, что хозяин пользуется им с рождения. Стены не украшены даже каким-нибудь захудалым какэмоно.

«Экс-император, говорите», — подумал Артем, разглядывая сидевшего за столиком человека.

Примечательнее всего были глаза этого экс-императора. На ум сами собой приходили расхожие штампы: горящий взор, уголья глаз, прожигающий взгляд, взгляд фанатика… Этот взгляд весьма стильно дополняли худое узкое лицо, аскетические скулы с туго натянутой кожей, под которой то ли от нетерпения, то ли от еле сдерживаемого негодования ходили ходуном желваки. Человек за столом нервными резкими движениями перебирал четки. Кстати, впервые у кого-то из здешних в руках Артем видел четки.

За четыре проведенных в Японии месяца Артем начал примерно угадывать возраст лиц японской национальности. Человеку за столом было лет сорок — пятьдесят.

Бывший император, если это действительно был он, раскрыл рот и заговорил… Он не стал размениваться на такие пустяки, как отвешивание поклонов. Ну что ж, после всех отравлений с похищениями Артем тоже не намеревался кланяться тому, кто всю эту музыку, судя по всему, и заказал. Будь он хоть четырежды бывшим императором.

Первые же слова человека за столом заставили Артема забыть о поклонах вместе со всеми церемониями, вместе взятыми:

— Я — Годайго, правивший Ямато под именем Гохорикава, отрекшийся от хризантемного престола[39]и принявший монашество три года назад. Кто ты, я знаю. — Экс-император щелчком перекинул костяшку на четках. — Твой небесный покровитель, Ямомото-сан, и вправду могуществен, раз помог тебе остановить моих людей и не допустил убийств в замке Ицудо…

— Твой небесный покровитель, Ямомото-сан, и вправду могуществен, — повторил Годайго. И улыбнулся одними кончиками губ. Представьте себе, что вам пытается улыбнуться кобра, и получится улыбающийся экс-император. — Посланные в Ицудо люди, как уверяли меня, были опытны и умелы в своем ремесле, но ни один из них не выполнил порученного… Садись, Ямомото-сан.

Годайго показал на место за столом напротив себя.

«Ну что ж, все сходится: и нервно дергающие глазом самураи, и откровенное признание бывшего микадо. Вот кто, оказывается, стоял за всеми покушениями, — подумал Артем. — И, глядя мне в лицо, сознается в этом. Сознается так просто, будто речь идет об охоте на оленей. И что сие значит? Уж не то ли, что живым из этого дома он выпускать меня не намерен?»

Однако каким бы гадом ни был гражданин экс-император и что бы нехорошее ни копошилось у него на уме, против того, чтобы сесть, Артем ничего не имел. Проклятое зелье хоть и вышло вместе с рвотой, да, видимо, кое-что все же успело впитаться в стенки желудка, в кровь, или куда оно там впитывается — и легкая слабость в ногах до сих пор ощущалась.

Надо сказать, что садиться пришлось прямо на циновки. Ни скамеечек, ни дополнительных соломенных ковриков в комнате не было. Видимо, бывший Годайго исповедовал аскетизм во всех его проявлениях. Ну да, он же у нас император-монах, ему положено воздерживаться от плотских наслаждений, даже таких невинных, как мягкое сиденье.

— Зачем тебе понадобилась моя смерть, Годайго-сан? — спросил Артем.

— Твоя смерть не нужна мне, Ямомото-сан, — раздался звучный щелчок перекинутой костяшки. — Или ты предпочитаешь, чтобы я обращался к тебе как-то по-другому? Звал Белым Драконом, как многие зовут тебя за глаза, или называл именем, которое ты носил на своей прежней родине?

«Ишь ты, вежливый какой. Совсем недавно подсылал ко мне убийц, чуть позже травил и похищал, а теперь — как тебя называть, друг мой ненаглядный?»

— Имя Ямомото меня вполне устраивает, — сказал Артем. — Но зачем тебе вообще ко мне как-то обращаться, обращаются обычно к людям живым, а не к мертвым. Прости, Годайго-сан, но я не верю твоим словам, что моя смерть не нужна тебе. Как я могу поверить, когда ты только что признался в том, что подсылал ко мне убийц!

— Не к тебе, Ямомото-сан, а к тем, кто помогает гнуснейшему из людей вершить черное дело. Из-за кого на страну Ямато сыплются беды и несчастья. Ходзё Ясутоки — гнуснейший из людей, будь проклят весь его род до последнего младенца. — Имя сиккэна экс-император Годайго даже не произнес, а выдавил из себя, словно яд выплюнул. А после гибко нагнулся над столом, тем самым несколько приблизив свое лицо к лицу Артема, и до последнего с экс-императорской стороны стола донесло запах. От экс-императора пахло редькой.