Жаль. Меня. Ах, вот оно что!

— В тебя? — Не мне бояться ее взглядов. — Или в твои деньги? Или в адвокатскую контору старого Тидьена? В обустроенное гнездышко, где тепло и сытно? Ты не хуже меня знаешь, как Ахим мечтал вырваться из своей вонючей конуры! Для него были хороши любые средства!

«Даже ты», чуть не брякнула я, но придержала язык. Пока.

Некоторое время она молча ела меня глазами, а потом снова взяла свою вилку для рыбы.

— Это удар ниже пояса, — сказала она. — Тем более что на все это дело можно посмотреть и с другой стороны. И тогда, как бы ты ни противилась, тебе придется признать, что он сделал это ради меня. Ради любви ко мне. Но я тебя понимаю.

Час от часу веселее!

— Она понимает! — воскликнула я. — Щас со смеху помру! Да когда ты хоть что-нибудь понимала? Что ты вообще знаешь о жизни за пределами своего мещанского мирка? Ты только и умеешь, что заметать неприятности под ковер! Он ведь тебя этому обучил, твой лживый Папашка?

— Не смей говорить о моем отце! — Ага, ее задело. — Ты не имеешь права!

— Или вы сию секунду прекращаете, — вступила Клер, — или я немедленно ухожу.

— Ну наконец-то! — обрадовалась я. — Надоело быть ханжой, да? Вот и прекрасно! Давно пора вскрыть этот гнойник!

Нора снова уронила на стол вилку для рыбы. Выпучив глаза, она растерянно переводила взгляд с меня на Клер и обратно.

— Какой еще гнойник? — дрожащим голосом пролепетала она. — Вы, собственно, о чем?

Нора

Клер уставилась на свою рыбу, не в силах поднять на меня глаза. Зато Додо смотрит на меня в упор, и ее лицо так и пылает злобой. Но не только злобой. Триумфом. Я чувствую, как у меня внутри образовался пылающий ком, и он все растет, распухает, вот он уже добрался до горла. Я хочу сглотнуть и не могу.

— Тебя и вправду никогда не интересовало, кто отец Фионы? А то, что твой Ахим так часто наведывался в Рейнскую область? Что он тебе врал? Работа требует?

Лжешь, хочется мне закричать, но я смотрю на Клер и понимаю: это правда. Ахим и Додо. Против воли воображение рисует мне ужасные картины. Все сходится, как я раньше ни о чем не догадалась? Боже ты мой! Подошел официант, но Клер движением руки прогнала его. Я не знаю, куда девать глаза, которые изучают бокал с вином. На нем жирные следы от пальцев, но я взяла его и выпила вино до дна. Это не помогло, пылающий ком в желудке не погас, а кажется, стал еще больше. Ахим и Додо. И Клер, которая все знала. И я в стороне. Представляю, как они это обсуждали и смеялись надо мной и моей тупостью. Монстры равнодушия, бессердечные мерзавки! Я ненавижу их, ненавижу обеих, они никогда не были мне подругами! Все это — ложь, десятилетия лжи.

Я вскочила, опрокинув стул и схватила сумочку. — Я ухожу, — сказала я. — Не смейте идти за мной.

Клер

Поздно. Теперь ничего не остановить. Это как костяшки домино, заденешь одну — попадают все. Одна за другой. Милость Твоя до небес, истина Твоя до облаков.

Додо

Все-таки расплатиться она не забыла. Швырнула на стол пару купюр, прошипела что-то невнятное смущенному мэтру и потрясенному молодому официанту, сорвала пальто с вешалки и выскочила наружу. Как в подобной ситуации должна себя вести настоящая светская женщина? Клер должна знать, но она сидит как истукан, уставившись в пустоту. Какого черта! Что с ней?

— Я тоже делаю ноги, — сказала я со всем самообладанием, на какое еще была способна, и поднялась. — Что с тобой?

Она посмотрела на меня отсутствующим взглядом, потом, не говоря ни слова, встала. Может, решила наказать меня пренебрежением? Не удивлюсь, это в ее стиле.

— Извини, Клер, — пробормотала я. — Я испортила тебе вечер. Не говоря уж о Норе. Но я больше не могла терпеть, ты хоть меня пойми. Может, сегодня день правды?

Она позволила мэтру помочь ей надеть пальто, пока я совершенно самостоятельно натягивала на себя куртку.

— Что такое правда? — сухо произнесла она. — И кого она интересует? Тебе ведь было нужно совсем другое.

Я уже почти дошла до двери:

— Да? Что же, скажи на милость.

— Реванш, — сказала она, нет, не сказала, а швырнула мне это слово, как кость собаке.

Я потащилась за ней следом, и мы вышли на холод. Дверь за нами бесшумно закрылась.

— Ну вот, ты ей и отплатила, — надевая перчатки, сказала она. — И как? Полегчало тебе?

— Не то слово, — ответила я. — Но ты многого не понимаешь. Тебе незнакомы такие низменные чувства.

— Ты так думаешь? — В ее глазах появился странный блеск, как будто она сейчас заплачет. Но нет, не заплакала. Наверное, извела весь запас слез в туалете на катере. — Я многое могла бы тебе порассказать о своей мстительности, — добавила она. — И о тех, кого я погубила. — И быстрым шагом пошла прочь.

А мне-то что теперь делать? Послать ее к черту или как? Я побежала за ней, попыталась схватить ее за рукав:

— Я ничего не поняла! О чем ты говорила? Объясни!

И тут я увидела Нору. Она сидела на ступеньках через два дома, нелепо скорчившись, уткнув лицо в ладони. Если ее рвет, подумала я, господи помилуй, что за ассортимент она сейчас выдает. Тыквенный сливочный суп-пюре, утиная печенка, пара бокалов «Помероля», хлеб и масло, да еще тот злополучный кусочек налима… Ну что ж, никому не мешает хорошенько проблеваться, — все порядочные немцы за границей всегда поступают именно так.

Клер тоже увидела ее. Помедлив минуту, она двинулась к ней.

— Пошли, — сказала она. — Вставай, Нора. Мы возвращаемся в отель.

Этим «мы» она как будто оттолкнула меня и заняла сторону Норы — обиженной и несчастной. Ну и катись, предательница! Бросаешь меня здесь, на холоде? Или ждешь, что я потащусь за тобой как побитая собака?

Нора поднялась и достала из кармана пальто носовой платок.

— Оставь меня, я пойду одна. — Звучно, как в трубу, высморкалась, всхлипнула еще пару раз. — Оставьте свое сочувствие при себе.

Как вам это понравится!

— Да кто здесь тебе сочувствует? — рявкнула я. — За кого ты себя принимаешь?

Она внезапно вскочила — вылитая фурия. Подлетела ко мне, шерсть дыбом, ни дать ни взять взбешенная кошка, того и гляди вцепится в лицо.

— Закрой свою пасть! — заорала она. — Признавайся, сколько это продолжалось у тебя с Ахимом? Или еще продолжается?

— Ничего больше не продолжается, — сказала я и отпихнула ее от себя. — Все кончилось. Но если тебе интересно, это я с ним порвала, а не он со мной. Если бы это зависело от него, он бы тебя уже бросил и жил бы со мной. Бабла у него теперь и своего до фига и больше. Но только он мне до задницы. Можешь владеть им до вашей совместной блаженной кончины.

По счастью, я вовремя увидела, как она замахнулась, и ее кулак просвистел в миллиметре от моего лица. Вообще-то у нее довольно сильный удар, не зря она играла в теннис, а починка зубов за бешеные деньги — последнее, что я могу себе сейчас позволить. Но ее замах ушел в пустоту, и она опять завыла.