— За границей? Развеять? Это невозможно, — сразу сказала я Додо.

Но она покачала головой:

— Я сделаю это. Я должна. Не бойся, никто ничего не увидит. Кроме тебя.

За последние два дня это едва ли единственный раз, когда мы заговорили друг с другом. Все остальное время мы молчали. Молча, словно оглушенные, шли по холодному городу из отеля в полицейский участок, где давали показания. Потом в похоронное бюро, которое организует кремацию и доставит прах покойной в Германию.

Все формальности Додо предоставила мне, она лишь стояла рядом, не знаю, соображала она вообще что-нибудь или нет. В том числе и то, что Клер все завещала ей, все свое имущество: галерею, собственную квартиру, машину — все. Уже три дня, как она стала богатой женщиной.

Обо мне в завещании не упоминается. Нет-нет, мне из вещей Клер ничего не нужно, мне теперь вообще ничего не нужно. Мне вполне хватило бы двух-трех слов, которые доказывали бы, что она помнила обо мне, когда писала эту бумагу. Что я занимала какое-то место в ее жизни. Но нет. Вообще, ее последняя воля составлена в исключительно деловом стиле, без эмоций, что ей свойственно. Было ей свойственно. Ни слова пояснения. И ни намека на причину ее поступка, ничего, что помогло снять подозрения с меня и Додо. Теперь нам нести эту ношу, каждой — свою долю. И не разделить ее на двоих.

Додо молча встала, куда-то исчезла, но вскоре вернулась с двумя чашками кофе в руках. Одну из них она протянула мне:

— Тебе сахара один кусочек?

— Да, спасибо, — ответила я.

Глупо, но сейчас я благодарна ей за то, что она первая начала разговор в этом траурном возвращении на родину. Она плохо выглядит — кожа вялая, вокруг рта залегли глубокие морщины, совсем как у ее матери.

Она встретила мой взгляд, и я узнала в нем ту же безнадежность, которую чувствовала сама.

— Что собираешься теперь делать? — спросила она.

Если бы она задала мне этот вопрос три дня назад, я не знала бы, что ответить. Но теперь уже не имеет значения, на что она намекает: измену Ахима или полное разрушение всех моих иллюзий. Перед лицом смерти Клер все это не важно. И перед лицом моей собственной смерти, которая приближается с каждой минутой.

— Как-нибудь попробую жить, — сказала я. — Сколько смогу.

Она осторожно попробовала кофе.

— Что, все так плохо? Я имею в виду, сколько тебе осталось…

— Точно этого никто не знает. — Я сама удивилась спокойствию, с каким это произнесла. — От двух до восьми лет, говорят. Все зависит от пациента. Но уже очень скоро мне понадобится инвалидное кресло. Так сказал Биттерлинг, ты его, наверное, помнишь.

Она кивнула, осторожно поставила чашку и закурила.

— А с Ахимом поговоришь? Расскажешь ему?

Какой неожиданный вопрос. Я надеялась, еще некоторое время мы будем держаться безобидных тем, просто болтать.

— Что именно? — поинтересовалась я. — Что мне все известно, ты это имеешь в виду? Ну, про тебя и Фиону? Я пока не знаю.

Удивительно, но только тогда я вспомнила об Ахиме. Я еще не говорила ему о смерти Клер, только позвонила в контору и попросила фрау Гельман передать, что вернусь через два дня, как и планировала. Слава богу, он был занят и не мог подойти к телефону.

— А мы с тобой? Мы еще увидимся? — Ее голос звучал сдавлено, как будто у нее в горле тоже стоял комок.

— Ну конечно. На похоронах, — ответила я. — Или как там это называется.

— Развеивание праха, — говорит она. — По ветру. Может, снег пойдет? Мне кажется, он был бы кстати. Как ты думаешь?

— Откуда мне, знать, Додо, сама подумай? И вообще мне сначала надо все… утрясти. — Я скользнула взглядом по пакету. Она тоже невольно уставилась на него.

— Не пойму, — с горечью начала, — как так вышло. Зачем она наглоталась этих таблеток? И все остальное. Почему?.. Ладно, мы с тобой виноваты, устроили скандал в ту ночь. Но ведь это не причина, чтобы… Из-за этого не прыгают с четвертого этажа. Посреди ночи.

Ей нужна моя помощь, мое прощение.

— Я понимаю не больше твоего, — сказала я. — Но думаю, несмотря на все эти годы, в действительности мы ее совсем не знали.

А про себя подумала: «А тебя я знаю? А себя? И вообще, есть на свете хоть один человек, который может сказать, что знает другого человека? Или себя?» Но ничего этого я не сказала. Кому нужны эти банальности.

В проходе возник молодой человек с двумя плотно набитыми дорожными сумками. Возле нас он остановился и указал на место Клер:

— Здесь свободно?

Я уставилась на Додо, а она на меня. Потом она заговорила и сказала именно то, что я в эту секунду думала.

— Извините, занято, — сказала она.