– Я дам тебе его ауру.

Дакини бросил Майе комок радужного сияния. Та задумалась:

– Мне нельзя открывать третий глаз перед головастиками… Это напугает их и выдаст меня. А, придумала! Я прочитаю третьим глазом все личные дела детенышей.

Она хлопнула в ладоши. Призрак заколебался, словно пламя свечи. Сквозь него стали видны стены и угрюмый мрак тоннелей.

– Команидор! – позвала Майя. – Помогите мне, команидор.

Появился Алексей Семенович:

– Вы уже все, Майя?

– Да. Намсу, боюсь, сейчас утащить не получится. В скором времени мне придется вернуться сюда опять.

Когда они ушли, Велька выглянул из стенной ниши. Та вслед за ним. Прятались подростки в нескольких метрах по коридору от пещеры с дакини.

– Мамочки, – прошептала Та, – она же теперь на нас охотиться будет.

– Трусиха, – бросил Велька с презрением, – как и все девчонки.

– Да? А сам? Когда скелет выскочил, кто стал за меня прятаться?!

Велька задохнулся от возмущения:

– Да ты что! Я тебя спасал!

– Спас один такой! И не иди за мной. Сама путь найду!

Гордо выпрямившись, девочка зашагала в темноту. Почти разрядившийся браслет тускло мигал у нее на запястье.

Велька почесал в затылке. Девчонок не поймешь… Он открыл лючок подзарядки пистолета, выбросил старый аккумулятор и вставил кресильон в освободившееся гнездо.

Окошко зарядов загорелось зеленым. У Вельки стало тепло на душе. Теперь он не один. Кресильон скоро проснется и что-нибудь придумает.

После этой прогулки Тае не очень-то и попало. Нет, должно-то было очень: день проболтаться черт-те где голышом, превратить ночную рубашку (подарок благодетельницы) в веревочки, одеяло порвать – практически нервущееся. Фрося и за меньшее съедала живьем.

Но вышло иначе.

Когда Тая вернулась домой, ее встретила непривычная тишина. Алексей Семенович одиноко ужинал в холле первого этажа. При этом он горбился, вздыхал и был похож на вымокшего под дождем воробья.

– Добрый вечер, папенька. – Тая сделала книксен, и одеяло при этом нескромно распахнулось. – Приятного вам аппетита.

– Спасибо, – отвечал полковник. – Доча, мне нужно с тобой поговорить.

Тая чинно, словно бальное платье, огладила одеяло и уселась за стол. Носик ее брезгливо сморщился: от сложенных на столе коробок несло тухлятиной.

– Позвольте осведомиться, папенька, – спросила она, с трудом вспоминая обороты ослябийской речи, – откуда доносится это непрезентабельное амбре?

– Вот, полюбуйся, – полковник пододвинул коробки. – Реблягу-аши семнадцати сортов.

– Как сие понимать, папенька?

– Так и понимай. Ефросинья заказала на всю семью реблягу-аши. Вот счет из ресторана. Вот записка.

В записке Фросиным почерком сообщалось, что отныне семья переходит на новую диету. Пора, мол, брать на вооружение достижения науки чужих доминионов.

Таины глаза округлились:

– Обалдеть, папенька!

– Это еще не все. Пойдем. – Полковник поманил ее пальцем: – Пойдем-пойдем.

На цыпочках они вышли на задний двор. Там им открылась и вовсе удивительная картина. Посреди грядок с сельдереем восседала Фрося.

Но какая!

В цветастом саронге. С браслетами на голых руках и ногах. Окруженная птицами и зверями: попугайчиками, мышами, ящерками. Из пруда выглядывали любопытные рыбьи мордочки.

– …и вопросил пророк Полиграф, – донеслось до Таи, – где двери?.. Двери где?.. Но сторож зоопарка оказался нищ духом и ответствовал: «Вот же они, человече. Или слеп ты, что не зришь очевидного?»

– Проповедует, – шепнул Алексей дочери. – Зверям и птицам проповедует.

Тая кивнула. Текст этот она слышала не раз: то была притча из «Книги шуток и реприз Полиграфовых», канонический текст.

– …и вновь вопросил Полиграф: «Да нет! Двери где? Тлоны, тобатьки, тутлики?»

Фросины слушатели затявкали, засвиристели, закурлыкали. Даже карпы в пруду булькнули одобрительно.

– Она что, – также шепотом спросила девочка, – вроде этого?.. Франциска Ассасинского?..

– Ассизского, доча. – В глазах полковника читалась растерянность. – Подойдем ближе?

Но ближе подойти не удалось. Из травы выскочил попугайчик-часовой и отчаянно заверещал. Звери прыснули в разные стороны. Фрося оглянулась, и Таю ждало очередное потрясение.

Лицо благодетельницы блестело, словно намазанное ваксой. Черные короткие волосы курчавились, в носу медью сверкало кольцо. Более наблюдательный Алексей Семенович успел заметить, что чернота распространяется по телу жены неравномерно: лицо темное, а шея еще нет. Голые руки и ноги сияют белизной.

Полковница кротко улыбнулась и погрозила язычникам пальцем. Миг – и она унеслась в небо, словно гигантский кузнечик.

– Мать кинкара! – только и смог вымолвить полковник. – Что это было?

– Н-не знаю. Я правда ни при чем!

Отец и дочь переглянулись.

– Может, поищем следы? – предложила Тая.

– Давай.

Следы скоро нашлись. Отпечатки Фросиных сапог вели в заброшенный сад – обратно домохозяйка шла босиком. Полковник с дочкой протиснулись в пролом в стене. Там, среди истоптанной травы, валялась уже знакомая Тае шкатулка. Бабочка-инжектор сидела на яблоневой ветке, равнодушно складывая и раскрывая крылышки.

– Вот оно, – полковник поднял шкатулку. – Все ампулы пусты.

– А что здесь написано?

– Это… – Вопрос застал полковника врасплох. Он замялся, не зная, как сказать. Наконец ослябийская правдивость победила: – Это асурские геном-трансформеры. Помалкивай об этом, ладно?

Девочка кивнула. Алексей Семенович повертел одну из ампул в пальцах:

– «Обратное колено кузнечика». Понятно, отчего она так сиганула…

– А это?

– «Язык птиц и зверей».

– Ой, а вот еще такая же! А это?

– «Непредсказуемый облик». – Полковник попытался вспомнить, в какой цвет последний раз красилась Ефросинья. Вроде в рыжий… Оставалась последняя ампула. Один из асуроглифов Алексей Семенович узнал сразу: «лицо». Остальные два переводились как «Истинный Полдень» – мифическая пятая сторона света.

– История… – Полковник обернулся к дочери: – Только никому, хорошо?

– Да что я, маленькая, па? – обиделась та. – Можно я книжку в твоей библиотеке возьму?