Судили просто: если потери в районе аэродрома — значит, виновата охрана аэродрома, если в зоне боевых действий, то командование.

Напомню, как приходилось работать. Выходили на точки с высоты восемь, а то и десять тысяч метров, оттуда спиралью быстро снижались на аэродром, чтобы не попасть в зону поражения. Ведь охрану аэродрома, блокпосты, расширять беспредельно невозможно. Это нужно три армии, чтобы все аэродромы и вертодромы (а их было очень много) надежно прикрыть.

Покоя не было ни для кого, в том числе и для представителя Генерального штаба. Секли и его.

Главная задача Громова — дать высшему начальству объективную картину обстановки и свою оценку действий 40-й армии. Начнешь слишком драматизировать обстановку — плохо, полетят многие, в том числе невинные, головы. Нарисуешь благостную картину, еще хуже может получиться, да и докладам твоим перестанут верить.

Тогда 40-й армией командовал Виктор Петрович Дубынин. Мне пришлось служить с тремя командармами: это Игорь Родионов, впоследствии ставший министром обороны; потом Дубынин, по всем боевым действиям я с ним прошел; и, наконец, Борис Всеволодович.

Когда Громов был представителем Генерального штаба, он полностью владел информацией и знал обстановку прекрасно. Доклады его были исключительно грамотные и объективные, они никогда излишне не будоражили начальство и не работали на чьи-либо интересы. Честные отчеты исключительно грамотного и полностью информированного человека.

У нас, в армии, как и везде, хватает своих гениев и теоретиков. Одни убеждены в том, что смысл войны в победе любой ценой и призывают не считать потери — победителей, мол, не судят. Другие убеждены, что воевать нужно вообще без потерь. Таким лучше играть в шахматы или компьютерные игры. То и другое, мягко выражаясь, несерьезно.

Там, где идут реальные боевые действия, потери неизбежны. Тем более что на седьмой год войны моджахеды уже не те, что были несколько лет назад. Вооружение современное, выносливость и подготовка железные, помощь — лагеря и учебные центры по всей территории Пакистана. Как же, воюя с профессионалами, обойтись без жертв?

Но все равно, каждая потеря летчика — это ЧП. На металл мы уже не обращали внимания, его можно заменить. Главное — человеческая жизнь. Первый вопрос начальства: «Летчик цел? Экипаж цел?»

Если машину можно вытащить, то сначала оценим: а стоит ли? Не возникнет ли новых потерь? В принципе мы почти ни одной машины не оставили, если можно было эвакуировать. Ну а уж если не могли, делали подрывы на полное уничтожение.

Вот представьте себе работу Громова в то время. Сначала нужно быть участником событий, а уж потом писать об этом доклад. Громов работал именно так. А ведь доклад не просто кому-то, а маршалу Ахромееву или Варенникову, это исключительно грамотные, дотошные, требовательные люди. Абы какую бумагу им не подсунешь.

Борис Всеволодович всегда имел свое мнение. Он, как бы упреждая события, составлял свой анализ заранее. А в это время происходила масса важнейших событий. Смена руководства здесь в Афганистане, смена руководства у нас в стране, и на все это нужно было реагировать, все учитывать.

Громов понимал, что для решения афганской проблемы одних бомб мало. Необходимо развязывать политические узлы, и с Пакистаном прежде всего. Дальнейшая судьба Афганистана зависит напрямую от соседей.

Громов уже тогда подготовил доклад о том, что война в Афганистане бесперспективна. К таким выводам он пришел в числе первых. Но он это обосновал и аргументированно изложил в своем рапорте. Его выводы послужили веским доводом в пользу того, что, наконец, было принято решение — из Афганистана нужно уходить.

Тут важно понимать и то, что народ Афганистана в этот период находился по своему развитию и менталитету в XIV веке и перевести его на шесть столетий вперед ни убеждением, ни силой было невозможно.

Вот в чем смысл его работы как представителя Генерального штаба. Ведь можно было писать в донесениях то, чего от него ждали и хотели услышать. Можно было поднять серьезное волнение по поводу потерь. А потери были большие. Причем не всегда боевые. В той же 108-й дивизии однажды 30 человек сгорели в палатке.

Вернулись ребята из рейда еле живые от усталости, больше десяти дней были в Черикаре под прицельным огнем. Вернулись, помылись и завалились спать. Дежурный стал разжигать буржуйку. Заправлял соляркой из ведра, разлил, вспыхнул огонь… Все сгорели!

Случались и боевые потери, когда из роты оставалось девять человек. О таких фактах и Дубынин в своей книге пишет, при желании из них огромное дело можно раздуть! Многим бы не поздоровилось, даже невиновным.

Пишут, что кто-то из наших чуть не сбил свой вертолет за то, что экипаж не хотел садиться на площадку, которая простреливалась. Ну, это уже вранье! Такого не было. Если сесть можно, никакой обстрел не остановит, наши летчики обязательно задание выполняли.

Громов признавал только честные доклады. Как сам докладывал, так и других к этому приучал. Потому что на потери можно списать всё. К примеру, боевая потеря и небоевая. Это ведь, как взглянуть.

Сгорели люди в палатке. Но ведь это на войне, и если это перенести в разряд боевых потерь, то и отвечать за халатность и разгильдяйство не нужно.

Возьмите летчика. Где-то его обстреляли, он получил нервный стресс, а по возвращении из района боевых действий при посадке покалечил машину. Что это? Плохая профессиональная подготовка или результат перенесенного стресса? Есть о чем подумать.

Все, кажется, очень просто и точно. Боевые потери — это результат воздействия противника, а желательно еще и на контролируемой им территории, хотя запустить «Стингер» могут из кустов возле аэродрома. А психология — это все бабьи фокусы. Это, мол, для писателей и журналистов. Были люди и в самом высоком руководстве, которые именно так и рассуждали. Многие, но только не Громов.

3 мая 1985 года Громову позвонил помощник генерала армии Варенникова по авиации:

— Вы знаете генерала Евгения Ивановича Крапивина, командующего ВВС Прикарпатского военного округа?

Громов прекрасно знал генерала Крапивина, они еще недавно работали вместе в Прикарпатском ВО, а до этого учились в академии Генерального штаба. Прекрасный военный летчик, удивительно легкий человек — душа курса. Не так давно он провожал Громова в Афганистан.

— У нас есть данные, что генерал Крапивин погиб. Разбился.

— Погиб?! Как это командующий в мирных условиях мог разбиться?!

— Подробности пока не известны. Передали, что самолет, на котором он летел, потерпел катастрофу.

Работать Громов больше не мог. Разболелась голова. Он просто сидел за столом, глядя перед собой. И вдруг… Эта мысль пронзила его, как электрический разряд!

Незадолго до майских праздников он разговаривал по телефону с женой, и Наташа сказала, что на праздники собирается лететь в Москву.

После перевода Громова в аппарат Министерства обороны ему выделили квартиру. Наташа хотела эту квартиру посмотреть. Правда, она собиралась лететь на гражданском самолете…