– Что не ты?

– Мне все равно, как ты… – сказал он, опустив глаза.

– Это правда?

– Не знаю, почему я так сказал.

Официант принес суп, налил им воды в бокалы и забрал винные вместе с бутылкой.

– Можно мне суповую ложку? – сказал Уэйн.

– Простите?

– Суповую ложку, – повторил Уэйн.

Официант удивился – он был озадачен. Посмотрел на другие столы. Уэйн изобразил ладонью ложку над супом. К ним подошел Альдо.

– Всё у вас в порядке? Что-нибудь не так?

– Кажется, у моего мужа нет суповой ложки, – сказала Каролина. – Извините за беспокойство.

– Ну что вы. Une cuiller, s’il vous plait[38], – ровным голосом сказал официанту Альдо. Он взглянул на Уэйна и объяснил Каролине: – Это первый рабочий день у Поля. Он неважно знает английский, но, думаю, вы согласитесь, что он отличный официант. Мальчик, накрывавший на стол, забыл положить ложку. – Альдо улыбнулся. – Разумеется, Поль был в недоумении.

– У вас красивый ресторан, – сказала Каролина.

– Спасибо, – сказал Альдо. – Я счастлив, что вы нас посетили. Не желаете ли осмотреть винный погреб и кабинеты?

– С удовольствием, – сказала Каролина.

– Я пришлю кого-нибудь, когда вы закончите с обедом, – сказал Альдо.

– Будем ждать с нетерпением, – сказала Каролина.

Альдо слегка поклонился и снова посмотрел на Уэйна.

– Надеюсь, вы довольны обедом, – сказал он обоим.

– Этот балбес, – сказал Уэйн.

– Кто? – спросила она, положив ложку. – Ты о ком?

– Об официанте, – сказал Уэйн. – Об официанте. Новый, самый тупой в ресторане – и достался нам.

– Меньше пены, – сказала она. – Кушай суп.

Уэйн закурил сигарету. Официант принес салаты и забрал тарелки от супа.

Когда занялись вторым, Уэйн сказал:

– Ну и что ты думаешь? Есть у нас шансы или нет? – Он опустил взгляд и расправил салфетку на коленях.

– Может быть, – сказала она. – Шанс всегда есть.

– Не морочь мне голову, – сказал он. – Ответь прямо хоть раз.

– Не рявкай на меня, – сказала она.

– Я тебя спрашиваю, – сказал он. – Ответь мне прямо.

Она сказала:

– Может, еще кровью расписаться?

Он сказал:

– Тоже неплохая мысль.

Она сказала:

– Слушай меня! Я отдала тебе лучшие годы моей жизни. Мои лучшие годы!

– Твоей жизни лучшие годы? – сказал он.

– Мне тридцать шесть лет. Тридцать семь сегодня. Сегодня, сейчас, в эту минуту. Я не могу сказать тебе, что я намерена делать. Мне надо подумать, – сказала она.

– Мне все равно, что ты сделаешь, – сказал он.

– Это правда? – спросила она.

Он бросил вилку и салфетку с колен на стол.

– Ты закончил? – любезно спросила она. – Давай закажем кофе и десерт. Хороший десерт. Какой-нибудь вкусный.

Она доела все с тарелки.

– Два кофе, – сказал официанту Уэйн. Он посмотрел на нее и снова на официанта. – Что у вас на десерт? – спросил он.

– Что? – сказал официант.

– Десерт! – сказал Уэйн.

Официант посмотрел на Каролину, потом на Уэйна.

– Не надо десерта, – сказала она. – Не будем десерт.

– Шоколадный мусс, – сказал официант. – Апельсиновый шербет. – Он улыбнулся, показав плохие зубы. – Слушаю?

– И не хочу никакой экскурсии по заведению, – сказал Уэйн, когда официант отошел.

Когда встали из-за стола, Уэйн бросил доллар рядом со своей кофейной чашкой. Каролина достала из сумочки два доллара, разгладила на столе и положила около его купюры – три бумажки в ряд.

Она ждала, когда Уэйн расплатится по счету. А он краем глаза видел, как Альдо около двери сыплет зернышки в вольер. Альдо посмотрел в их сторону, улыбнулся и продолжал сыпать двумя пальцами зернышки птицам, собравшимся перед ним. Потом он отряхнул руки и направился к Уэйну, а тот смотрел в сторону и слегка, но демонстративно отвернулся при его приближении. А когда повернулся к нему, увидел, что Альдо взял протянутую руку Каролины. Альдо щелкнул каблуками, Альдо поцеловал ее запястье.

– Мадам довольна обедом? – спросил Альдо.

– Обед чудесный, – сказала Каролина.

– Будете заглядывать к нам иногда? – спросил Альдо.

– Непременно, – сказала Каролина. – При всякой возможности. А в следующий раз, если позволите, хотела бы подробнее ознакомиться с вашим заведением. Но сейчас нам надо идти.

– Мадам, – сказал Альдо. – У меня для вас что-то есть. Одну секундочку.

Он протянул руку к вазе около двери и изящно повернулся с высокой розой в руке.

– Это вам, милая дама, – сказал Альдо. – Но будьте осторожны. Шипы. Необыкновенно милая дама, – с улыбкой сказал он Уэйну и отвернулся, чтобы приветствовать другую чету.

Каролина продолжала стоять.

– Пошли отсюда, – сказал Уэйн.

– Ты понял, почему он мог быть другом Ланы Тёрнер? – сказала Каролина.

Она покрутила розу в пальцах.

– Спокойной ночи! – сказала она в спину Альдо.

Но Альдо в это время выбирал другую розу.

– Не думаю, что он был знаком с ней, – сказал Уэйн.

Да помолчи уже, наконец[39]

1

Когда Ральфу Уайману исполнилось восемнадцать и он впервые покидал родной кров, отец его, директор джефферсонской начальной школы и первая труба в оркестре клуба «Уивервилльские Лоси», все ему объяснил. Жизнь, объяснил он, весьма серьезное дело, рискованное, можно сказать, предприятие, с первых шагов требующее от юноши напора и целеустремленности. Тяжкое испытание – это, можно сказать, известно всем и вся. Тем не менее жизнь – дело стоящее и в конце концов приносит свои плоды. Так полагал отец. Так он и сказал сыну.

Однако в университете Ральфу не сразу удалось четко определить цель, к которой следовало стремиться. Он подумывал стать врачом, а еще ему хотелось быть адвокатом. Поэтому он посещал подготовительные курсы при медицинском факультете и одновременно – лекции по истории юриспруденции и коммерческому праву. Очень скоро он обнаружил, что не обладает ни самоотверженностью, необходимой, чтобы врачевать чужие недуги, ни усидчивостью, потребной для изучения законов, особенно тех, что касались проблем собственности и наследования. Правда, Ральф время от времени еще посещал лекции по истории науки, по теории управления, но к ним добавились занятия по философии и литературе, и он вдруг почувствовал, что стоит на пороге открытия, великого открытия о самом себе. Но шагнуть за этот порог он так и не сумел. Открытие не состоялось. Именно тогда, в «период самой низкой воды», как Ральф потом называл это тяжкое время, он чуть было не сорвался. Он не пропускал ни одного сборища студенческого землячества и напивался каждый вечер. Так пил, что приобрел совершенно скандальную репутацию и прозвище Джексон, по имени бармена из студенческого бара «Бочонок».

Позже, уже на третьем курсе, Ральф попал под влияние преподавателя, обладавшего удивительной силой убеждения. Звали его Максвелл. Ральф запомнил его на всю жизнь. Максвелл был красивый, изящный человек лет сорока, с изысканными манерами и легкими, почти незаметными интонациями южанина в мягком, хорошо поставленном голосе. Он учился в университете Вандербильта[40], завершал образование в Европе, был еще как-то связан с двумя-тремя литературными журналами Запада. Ральф потом утверждал, что буквально в одни сутки решилась его судьба: он станет преподавателем. Он бросил пить, поднажал с учебой