как объяснение, но… Кто-то же вас опоил сегодня этим же снотворным. И во всех аптечках оно на месте.

— Да. — Офицеры снова подавленно сникли.

— Когда вы спали, я нашла этот пакетик на полу в канцелярии. — Александра показала им злосчастный пакетик, не говоря, что обнаружила его в кармане Пети. — На нем ваши отпечатки. Потому вас и арестовали.

— Отпечатки наши на пакетике, потому что Володька сам вытащил его из аптечки и дал мне, а я уже срезал верхушку и развел порошок в стакане воды. Потом я бросил наполовину пустой пакетик обратно в аптечку. Этот пакетик подкинули, чтобы все свалить на нас, — деловито объяснял Прозоровский. Он уже не выглядел встревоженным.

— Тогда откуда взялось снотворное, которым усыпили всех офицеров в канцелярии? Я смотрела все аптечки, во всех домиках, там снотворное в целости.

— Кстати, Александра Сергеевна, доза в пакетике двойная — два раза для одного человека. Что, остатками удалось опоить всех? — ухмыльнулся Игин.

— Я это понимаю.

Прозоровский усиленно почесал затылок, соображая.

— А в операторской смотрели? Там, на пульте, общая аптечка, более емкая, там больше препаратов.

Александра удивилась — оказывается, еще есть лекарства на базе!

— Не смотрела, но посмотрю. Даже нет, мы сделаем по-другому.

Александра выглянула на улицу и велела бойцу сбегать в операторскую и принести аптечку.

Когда аптечка оказалась в ее руках — это была кожаная сумка большего размера, чем личные аптечки, она торопливо ее распотрошила — снотворного не было вообще. Неужели пакетик подбросили, чтобы вывести следствие на Прозоровского? Но кто?

Она велела, чтобы собаки обыскали округу — пустая упаковка от снотворного из общей аптечки могла валяться на улице в рыжей гнилой хвое. Минуты ожидания томили неизвестностью — если упаковка будет найдена, она выдаст настоящего «отравителя»…

Но собаки вернулись ни с чем.

— Мы уже не задержанные? — поинтересовался Игин. — У нас ведь алиби.

— Пока задержанные, — остудила его пыл Александра. — Но можете выйти, покурить у дверей, а я кое о чем расспрошу товарища майора.

Игин исчез за дверью.

— Все-таки в меня метите? — вздохнул Прозоровский. — Я убил медведя, у меня пропал охотничий нож, теперь пакетик с моими отпечатками.

— Нож мы нашли.

— Нашли?!

— Да. Им был зарезан завхоз Бабкин, да и другие жертвы. Им же раскурочено оборудование узла связи.

— Вы его нашли, — завороженно повторил Прозоровский.

— Теперь, может, расскажете, как вы подсыпали в термос снотворное и, убежав из поселка, стреляли в нас?

— Стрелял?! Я?! В кого я стрелял?

— В меня, в капитана Купчика и майора Гущина.

Прозоровский резко отвернулся к стене. Все, комедия окончена.

Александра победно улыбнулась, ожидая признательной исповеди…

Прозоровский резко обернулся. Лицо его было перекошено злобой.

— Я вам скажу: не выйдет у вас по косвенным уликам все на меня свалить!

Александра слегка опешила от такого поворота — а жук-то и не собирается сдаваться!

Она выкрикнула ему в лицо:

— Основная улика — ваш нож!

— Не убивал я! — тоже прокричал Прозоровский.

— Упорствуете, значит. Хорошо. — Александра усилием воли сдержала гнев, стала внешне спокойной, хоть и кипела внутри яростью. Она выдержала паузу, чтобы сбить подкатившее раздражение. Она медленно произнесла: — Я опущу нож, если вы скажете, с какой целью опоили офицеров.

— Нет. Не скажу.

— Почему?

— Потому, что я этого не делал. Не подсыпал снотворное в чай, не стрелял. С чего я мог стрелять? Из пистолета? Проверьте его — он чист и патроны на месте.

— Стреляли из охотничьего ружья.

— У меня нет ружья! Здесь, уважаемая товарищ следователь, военная база, а не егерское хозяйство. Вы что-то путаете, предъявляя такие обвинения.

— Успокойтесь, Прозоровский. Вижу, вы решили от всего отказываться. Это не правильная тактика. И вы в этом убедитесь.

Александра вышла на улицу. Игин под ее взглядом быстро докурил и скрылся за дверью. Александра кивнула бойцу:

— Никого к ним не пускать.

Она пошла на вертолетную площадку. Ее переполняла досада от упорства Прозоровского — своим отпирательством он многое усложнял. Она допускала, что Гущин и Прозоровский могли работать в паре. Один прикрывал другого.

Теперь была надежда, что Гущин расколется, и Прозоровскому нечем будет крыть. А пока пусть себе возмущается. И на старуху бывает проруха. Только что же делать с пакетиком? Надо опросить офицеров, был ли случай с зубной болью. Хотя это бессмысленно, раз Игин говорит, значит, был. Но куда делось снотворное из операторской? Почему Прозоровский не выбросил использованный пакетик из аптечки Игина, а вернул его на место? Почему старый пакетик оказался в кармане Пети? Или старого давно нет и это пакетик из операторской? Тогда почему на нем отпечатки пальцев Игина? Абсолютно ничего не сходится.

Александра раздражалась все сильнее. Она снова прокрутила в уме комбинации, выводящие на Прозоровского, но выходило, что Прозоровский вроде ни при чем, а все дело рук Игина — он подсыпал порошок и оставил пакетик на месте происшествия, чтобы еще больше завалить Прозоровского, учитывая его пропавший нож. Но Игин не знал про нож! Выходит, что знал?

Она проработает и того, и другого. Пусть сейчас непонятно, кто стрелял, но ясно другое: на базе орудовала пара преступников. Гущин и мистер икс. И надо сделать так, чтобы Гущин открыл имя подельника. Надо подкинуть ему информацию, что «суд учитывает содействие следствию».

Ваня Купчик лежал на носилках на краю вертолетной площадки, укрытый брезентом по грудь. Медик колол ему противовоспалительное, и на лице Вани проявились черты прежней веселости. Рана была не опасной — это самое главное. Загин сидел рядом с ним на корточках, что-то рассказывая.

— Как ты? — Александра потрогала лоб Вани. Он был горячий. — У тебя температура.

— Дело житейское. — Ваня был покорен судьбе.

— А-а, уже шутишь. Хорошо. Говорила, давай вернемся все вместе в поселок, нет, поехал с Гущиным.

— Съездил-то продуктивно. Ты, начальник, меня только ругаешь, а я пашу как вол.

— Отпахал, — хмыкнул Петя.

— Это точно. — Александра задумалась, потом