Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Нет, я высказываю свое мнение.
— Ну-ну… Какие планы?
— Мне там надо завершить кое-что, отшлифовать работу.
— Работа — это хорошо.
— А ты что делаешь?
— Я?.. У меня созвездие Лебедя. Ты же знаешь о моей новой затее. Я тебе говорил.
— Ах да! Какой ты нерасторопный!
— Мне спешить некуда! Времени нет!
— Можно просьбу?
— Давай.
— Можешь не вмешиваться?
— Во что?
— Ну, в то, что я создал… В общем, в то, что я шлифую там?
— Давай, малыш, шлифуй…
— Значит, обещаешь?
— Эй, ты где?.. Почему не отвечаешь?..
Он так и не дождался ответа от гранитной глыбы. Начался отсчет следующего миллиарда лет…
Анцифера раздражало и одновременно мучило, что Алина настаивает на том, что видит в дыре смерть его отца. Ему казалось, что она придумывает себе картинки как остаточное явление любви к Нестору, как подсознательную вину из-за любви к нему, Анциферу, сыну Нестора.
— Мой отец умер от рака легких! — твердил Птичик. — Он никогда не плавал в океане!
— Ты сам сказал, что я должна настроиться и тогда увижу!
— Я говорил про космос! Я видел созвездие Лебедя! А ты видишь какую-то хрень!
— Вероятно, — она усмехнулась, — в твоей подмышке показывают разное кино. Мультизальный кинотеатр!
Анцифер зашел домой и обнаружил семейство в полном составе.
Мать демонстративно не обращала на него никакого внимания, Хабиб тотчас убрался в свою комнату, и только Верка бросилась навстречу брату.
Птичик был удивлен таким проявлением сестринской любви, впрочем, дал ей обцеловать свое лицо, а потом Верка потянула его в комнату на интимный разговор.
— Ну, говори! Не тяни.
Верка собралась, оправила майку на пухленьком, почти детском животике и выпалила:
— Я больше не люблю Борхито! Мне с ним скучно, он не растет, и у меня с ним не бывает оргазмов!
— Так уходи от него!
— Жалко мне его. Он будет страдать!
— Пострадает и перестанет!
— Ты думаешь?
— Уверен.
— Мне придется вернуться к матери и жить в этой комнате!
— Живи.
— А ты?
— Я с женщиной живу. У нее есть квартира.
— Да ну?! А я знаю ее?
— Знаешь.
— Да ну?! А кто это?
— Это Алина, подруга отца!
Верка открыла рот и долго его не закрывала, осмысляя услышанное. Потом рот закрыла и уточнила:
— Это которая нашу семью ограбила?
Анцифер засмеялся:
— Кто тебе это сказал?
— Мать. Да я всегда об этом знала!
— Алина была женой отца, он ей квартиру подарил. Ведь должна она была где-то жить!
— Ее проблемы!
— Ну так я вот тебя сейчас выброшу на улицу, и чего делать станешь? Опять к Борхито пойдешь?
— Это чего это ты меня выбросишь?!! — нахмурилась Верка, как в детстве, когда собиралась драться с братом. — Твоя, что ли, квартира!!!
— Не моя, но у меня сил больше!.. Да ты не бойся, я для примера. Каждому нужно где-то жить! И это дело отца было, кому и что дарить. Согласна?
Верка напряженно думала.
— Ну да, папуся для нас все делал.
— Правильно. И нечего сейчас его осуждать, когда он утонул.
— Куда утонул? — не поняла Верка.
— То есть умер… Ты лучше у матери спроси, куда она наш дом дела, который отец построил. А он ведь несколько миллионов стоил. Хватило бы, чтобы нам с тобой по отдельной квартире купить, и еще на жизнь осталось бы!..
— Мам! — заорала Верка. — Мам!.. Где ты там!!!
— Гав-гав! — поддержал Антип. Он жил в детской комнате и часами висел на дверной ручке.
Она появилась, большезадая, с плохо прокрашенными волосами и с подозрением в глазах:
— Ну чего тебе?
— А ты куда папусин дом дела? — поинтересовалась дочь.
— Какой дом?
— Который папуся построил для нас! Птичик говорит, что он несколько миллионов стоил! Я хочу отдельную квартиру!
Мать посмотрела на Анцифера глазами — гиперболоидами инженера Гарина, собираясь испепелить сына на месте.
— Что за разговоры! — наехала она.
Птичик улыбнулся:
— Да не страшно, мам. Давно уже! А дом ты, тетя Рая говорила, спустила на своего хорька Хабиба! Продала за копейки, так тебе кувыркаться с Хабибом хотелось! И Верка в тебя пошла! Хорошо, хоть она мужикам не платит!
— Да я тебя!..
Мать стала подпрыгивать на месте, но никто не понял, что это за ритуал такой новый.
— Ты чего, мам? — улыбнулась Верка. — Сейчас пол проломишь!
Она сделалась красной, и все продолжала подпрыгивать. Затем краснота перешла в бордовый окрас, спускающийся от лица к шее, от шеи к плечам.
— Ее замкнуло, — определила Верка. — Сейчас того!..
Анцифер поднялся со стула, подошел к матери и обнял ее:
— Ну успокойся, мам! Успокойся! Мы тебя все равно любим!
Тут и Верка подошла к матери и обняла ее крепко-крепко.
Неслышно из коридора нарисовался Соевый Батончик Иван Хабибович Оздем. Он втиснулся между братом и сестрой, крепко ухватив мать за подол.
Она перестала подпрыгивать и заплакала, да так горько, что омыла слезами всех своих детей. И столько от нее отошло несчастной жизни, что тела братьев и сестры покрылись мурашками и наполнились нервической энергией. Сначала Верка стала подпрыгивать, затем мать за старое принялась, а потом и Птичик с Соевым Батончиком не выдержали. Так они и подпрыгивали где-то с час, объединенные общим духом одной турецко-русской семьи.
А когда все успокоилось, она, вспотевшая и обессиленная, рухнула в кресло и вынесла приговор:
— Хабиб во всем виноват! Он меня с пути истинного сбил!
— Турок, одно слово! — горько вздохнула Верка. — И вот ведь — ни одного подарка за всю жизнь не сделал!
— Папа!.. — пролепетал Иван Хабибович Оздем.
— Ну ладно! — определился Птичик и пошел из комнаты. Вся семья двинулась за ним.
Обнаружили Хабиба запертым в туалете.
— Выходи, друг! — попросил Анцифер. — Выходи!..
— Эй! — поддержала Верка. — Твой, что ли, туалет?