— Не успел. Но с вас я не возьму денег.

— Что так?

— Из уважения к покойному мужу. Шепнете верную лошадку из конюшни Михалкина, и мы будем квиты. Годится?

— Из конюшни Михалкина?

— Вот именно. Только не говорите, что вы с ним незнакомы.

Устрица и его люди навострили уши.

— Анатолий Иванович не играет в такие игры.

— Не рассказывайте мне сказки. Он еще тот темнила. Сегодня я ему говорю: поздравляю, Анатолий Иванович. Классно вы всех обули. Он даже бровью не повел. Обидно. Хотя бы спасибо сказал. Ведь я мог всего один гвоздик вбить не туда, куда нужно. И все. Сливай воду. Не видать ему приза.

— Это вы правильно подметили. Он сильно не прав. А признайтесь, это вы приложили руку к его успеху?

Валерка ошалело выпучил глаза. Люди Устрицы не оставили этот момент без внимания.

— Потанцуем, Антонина… Не знаю, как вас по батюшке.

— В другой раз. Что-то не хочется. Извини. Меня уже укачало.

Валерка пошел по столам, приглашая подряд всех женщин, и везде получил отказ. Тогда, с досады, он подошел к иконостасу, снял самую верхнюю икону, это была Богородица, и закружился, держа икону перед собой на вытянутых руках. Не успев сделать и трех шагов, он вдруг замер, как парализованный. Ни туда ни сюда. Глазами хлопает, рот открывает, как рыба, выброшенная на берег, но сказать ничего не может. К нему подошел метрдотель, грубо вырвал икону и ударил пинком под зад. Но Валерка не шелохнулся. Как стоял столбом, так и остался, будто врос в пол. Метрдотель ударил сильнее. Результат тот же самый. Кто-то кинулся на кухню за топором, вернулся и рубанул возле ног по доскам. Оттуда брызнул фонтан крови до самого потолка. Он опять со всего маху. И снова кровь плотной струей…

Куда-то исчез ипподромный босс, а вместе с ним и его люди.

— Все, Тонечка, кончен бал. Кина больше не будет. Не пора ли и нам на боковую?

— Вы считаете, что пора?

— Именно так. В отдельный номер, как вы велели. Номер, конечно, не люкс, но для занятий любовью вполне годится.

Тонька сбросила туфли, зашвырнула их ногой под потолок и пошла к раковине сполоснуться. Свист в ушах перешел в гул, прерывистый и более плотный. Происходящее виделось словно со стороны, но не вызывало ни малейших сомнений. Густая бархатистая пена приятно ласкала кожу. Глаза пощипывало слегка. Она наклонилась ниже и стала смывать мыльную пену. Смывала тщательно, все боялась открыть глаза, чтобы снова не защипало. Когда же открыла, то сразу не поняла, что за предмет лежал сбоку на раковине. Сизый, огромный, как выставочный баклажан. И шишки какие-то шарообразные на конце. Господи, да это же мужской член. Врубилась она наконец и завопила истошно:

— Уберите это сейчас же! Слышите? Как вам не стыдно?

Массажист расплылся в идиотской улыбке. Реакция всех женщин была примерно такой же. Его любимая шутка. В тюряге он не терял времени зря, вживил в член шарики и был этим очень доволен.

Вскоре Тонька пришла в себя. Ничего подобного ей не приходилось видеть. Было боязно, но женское любопытство оказалось сильнее.

Массажист пристроился сзади. Стал тискать груди, живот, стягивать трусы. Она вяло сопротивлялась. Мелкими шажками отодвигалась, все собиралась с духом, пока не уперлась в стол. Массажист нагнул ее, одной рукой ухватил за талию, а другой закинул на спину подол. Тонька затихла, ожидая с замирающим сердцем, что будет дальше, и опасаясь, как бы он не ошибся адресом. Но то, что случилось дальше, превзошло все ее ожидания.

— Ой! Я сейчас умру.

Она едва не потеряла сознание. Словно тысяча игл впились ей в плоть, будто туда вогнали ежа или даже американского дикобраза. Она дернулась, но было некуда. Двухметровый массажист крепко держал ее за талию и тянул на себя, все больше зверея.

— Ой! Я сейчас умру.

— Дурочка, от этого не умирают.

Тонька чувствовала себя так же, как, наверное, чувствует себя ботинок на колодке, когда его пытаются растянуть, как минимум, на три размера.

Она упала на колени, и это прервало ее страдания. Массажист не отпускал, крепко держал, пытаясь закончить дело. Тонька полезла под стол. Так, она — на коленях, а он — на карачках, добрались до двери. Тонька собрала последние силы, повернулась боком и вытолкнула массажиста в коридор. Мгновенно защелкнула замок и в изнеможении упала на пол.

Но массажист не собирался сдаваться. Несколько раз дернул дверь, но, быстро сообразив, что шуметь ему здесь не позволят, выбежал на улицу и встал под окном. Оно было узкое, одностворчатое, зарешеченное наполовину, с откидной фрамугой. Минуту подумав, он влез на карниз. Стоять на узком выступе было неудобно, но он, с трудом балансируя, все же ухитрился выбить стекло. Острые осколки впились в шею. Как ни старался, вытащить назад голову не мог.

— Тонечка, помоги. Вынь стекла снизу фрамуги. Тонечка, Христом-Богом прошу. Даю слово, приставать к тебе больше не буду.

— И не подумаю. Ха-ха-ха.

Она вытянула трубочкой губы и смачно чмокнула пустоту. Довольная, плюхнулась на кровать и, не раздеваясь, мгновенно уснула.

Проснулась оттого, что кто-то тормошил ее за плечо:

— Вставайте быстрее, быстрее, мадам. Надо сматываться отсюда. Сейчас налетит ОМОН.

Возле кровати стоял телохранитель и пытался надеть ей на ноги туфли.

В окне торчала голова массажиста, повернутая боком. Осколки стекла глубоко впились в шею возле сонной артерии. По стеклу все еще стекала кровь, внизу успевшая уже свернуться, превратиться в темно-бурое месиво.

— Кто его? — спросила Антонина в машине телохранителя.

— Босс ипподрома. Наверное, приревновал. Сам он сейчас дрыхнет без задних ног, не подозревая, что вот-вот нагрянут менты. А ведь там, под трупом, остались его следы.

Тонька с недоверием повернулась к нему.

— Сейчас придет первая электричка. На ней вернетесь в Москву. Дальше я поеду один. Нужно еще поспеть в одно место.

Действительно, через пару минут подошла электричка. Тонька села к окну и тотчас задремала.

— Слышал, что сегодня ночью случилось в «Палатах»?

Она приоткрыла глаза. Двое разговаривали напротив.

— Нет. А в чем дело?

— Мужик один перебрал, снял со стены икону Божьей матери и пошел с ней танцевать. Два шага шагнул, остановился и замер как вкопанный. Слова сказать не может, только глазами хлопает. Будто врос в пол.

— Вранье.

— Один из посетителей сбегал на кухню за топором и стал рубить доску возле ног мужика, ну, того, который с иконой. Хрясь со всего маху, а из доски кровь фонтаном. Он еще раз. Снова кровь. Аж до самого потолка.

— Вранье.

— Не знаю, не знаю. Чудо, конечно, небывалое. Я бы тоже не поверил. Но мне это верный человек рассказывал, не балаболка какой-нибудь.