Инга покосилась на мужа.

— Да при чем тут крепкое? — сказал он. — Ты на себя посмотри. Сидишь на краешке табуретки, вся будто сахарная. На морде ни прыща. Глаза как двадцать лет назад — чистые и детские. Прямо тургенев ская героиня. Жизнь тебя прям не берет как будто. Что вы там вообще чувствуете и понимаете? Законсервировались в своей внутренней пустоте. У вас там происходит полная атрофия всех мыслей и понятий. Жизнь ваша — стерильная, и ценности исключительно потребительские. Вообще не жизнь, а сплошной чистенький супермаркет. Вот ты чем занимаешься?

Обижать хозяев не хотелось. На меня навалилось исключительно мирное состояние, возможно, сказывался коньяк, и я чувствовала много тепла и почти нежности к Инге и ее агрессивному музыканту-писателю-режиссеру. Господи, ну озлоблен он почему-то, но не виноват же, — думала я. В Москве, правда, жизнь тяжелая, а у меня и впрямь лицо инстинктом выживания не исковерканное.

— Инга! Ну что он на меня кидается? — примирительно сказала я. — Я, конечно, не режиссер. У меня фирма обычная, по недвижимости. Но я вас нежно и трогательно люблю. И у вас тоже прыщей никаких нету. Что он на меня напал-то?

Но лица семейки Селиверстовых уже налились краской от выпитого коньяка. На столе появилась вторая бутылка. И примирительные мои доводы остались без ответа. Более того, Шурик переполз ближе ко мне, развалился на разбитом диване позади меня, так, что я оказалась между ними, и мне приходилось постоянно поворачиваться всем корпусом на сто восемьдесят градусов — то лицом к сидящей напротив Инге, то назад к Шурику.

— Фирма по недвижимости, говоришь? Отличный внутренний рост! — саркастически завел Шурик с дивана. — А ведь ты журналистом была! Интеллигентным человеком! Книжки читала!

Я поняла, что придется отбиваться. Просто так пьяный Шурик уже не останет.

— О господи, Шурик! Я и сейчас книжки читаю. Только пишут в России теперь преимущественно о топ-менеджерах, триллеры про нефтебизнес, бандитские истории, про ночные клубы и блядей. И без упоминания Рублевки или гламура просто никуда. То же и про кино, сорри, уж упомянула твою профессию. А фирма моя по недвижимости не мешает мне оставаться интеллигентным человеком. Да и что такое пресловутая русская интеллигентность? Набор правильных названий. Это читать, то смотреть, правильно расставлять акценты и иметь на книжной полке все положенные фолианты. Прогон по козырям, а сама интеллигентность выражается в смене этих козырей каждые десять лет, и надо тщательно следить, «что» сейчас и «как» принято считать интеллигентным. И общество западное, раз уж вам так необходимо разделить нас на два противоположных общества, — вовсе не такое потребительское, как ваше, например. Россия от столетней голодухи по товарам совсем мозги растеряла, только и занимается, как потреблением. Магазины в Москве работают аж по двадцать четыре часа! Это зачем? Ночами спать спокойно не в силах, если не имеете возможности встать и еще что-то пойти прикупить? И ладно бы только водку ночами продавали, это, в конце концов, удобно в некоторых ситуациях. Но здесь же аж книжные уже работают круглосуточно! Это еще от какого жира понадобилось? Кто-то в пять часов утра вылезет из пижамы и пойдет за Умберто Эко от бессонницы? А в Голландии вот, например, все цивилизованно закрывается в шесть или максимум в восемь вечера. Потому что люди и без торговли умеют себя занять! И обслуживающий персонал вечерами свободен, а не работает в три смены ночами, и соответственно у людей есть шансы на нормальную вечернюю жизнь, на чтение, на размышления, в конце концов. И это в целом поднимает культурный уровень нации, и в Европе, как здесь, не пыряют ножами прохожих от нечего делать и внутренней пустоты. И денег западным людям столько не надо, потому что купил днем и расслабился, ночами за покупками нестись уже ни к чему. Ночами деньги вообще не нужны, хотя бы потому, что все закрыто. И создается впечатление, что можно и на маленькие деньги нормально жить. А не как здесь: и днем и ночью сплошной оптовый рынок, а не страна!

Шурик придвигался все ближе и ближе, и мне пришлось слегка отодвинуть свой табурет от его дивана. Вторая бутылка стремительно кончалась. Инга уже не принимала участия в разговоре, а, кажется, засыпала прямо на своем стуле. Я чувствовала себя тоскливо и мерзко. Шел уже второй час этой глупой беседы, а взаимопонимания становилось все меньше и меньше.

— Ну и чего ты там достигла? — не унимался Шурик. — Вот днями ты торгуешь своей недвижимостью, да? А вечерами? Что ты читаешь? В чем проявляется твое творчество по жизни? Я вот, — он зачем-то обвел рукой бардак в комнате, — пишу книги, снимаю фильмы, самовыражаюсь в музыке… Селиверстова у нас почти профессор, ее уважают, по ее учебникам уже учатся. А ты в чем самовыражаешься?

— А что я? Почему ты вообще думаешь, что осмысленная жизнь может выражаться только на профессиональном уровне? Это в России все на карьерном росте помешались. Но так, слава богу, не везде, и не надо всех по себе мерить. Я просто живу. Вся моя жизнь — это как твоя книга, музыка, кино. Я пытаюсь из своей жизни сделать цельную вещь. Не искусственное произведение, а самый что ни на есть живой проект — сама моя жизнь как способ самовыражения. Не улавливаешь? Можно снимать кино про якобы жизнь, а можно заниматься напрямую, пропуская эту стадию «якобы», сразу самой жизнью. Не отдельной узкой темой своей карьеры, а всем проектом целиком. У нас у всех проект-то изначально был один и тот же: мы родились и нам надо как-то прожить поосмысленнее или посчастливее, кому что ближе. А остальные проекты, более мелкие, типа проекты внутри главного проекта самой жизни, такие, как карьера, самореализация через профессию, семья, ребенок и так далее — это мы уже сами себе добровольно выбираем, кому какой нравится. Я никому ничего не доказываю и на мелкие проекты не размениваюсь, мне поэтому не нужны статьи в газетах о моей славе как режиссера, я сама по себе свой режиссер и свой единственный зритель. И то, что глаза у меня прежние — чистые и детские — на мой взгляд, прекрасный критерий. И душа моя не рвется к различным проектам, и конфликтов между ними, и чувства раздробленности не возникает. И такой потребности нажираться в жопу дешевым коньяком у меня тоже нет, потому что внутри спокойно и комфортно, и глушить внутреннее состояние бухлом нужды поэтому нет. И вовсе это не от пустоты и стерильности западного потребительского общества и отсутствия внутренней борьбы, как ты думаешь. А от нормального здорового внутреннего баланса, когда не надо нигде особенно реализовываться и в чем-то себя выражать. Сама жизнь — абсолютно достойное поприще, и каждый день можно стараться сделать осмысленным и, если хочешь, «самовыраженным».

Шурик навалился на меня всем корпусом, закинув руку мне на плечи:

— Ты просто сука, Ксения! Ты просто везучая сука! Я про ту жизнь, о которой мечтаю, пытаюсь снимать кино. А ты, гадина, просто ее живешь. Гадина ты красивая! И не старишься поэтому.

Шурикины мокрые губы стали приближаться к моему лицу. Так! Стоп! Я оглянулась на Ингу, но она, казалось, перестала интересоваться диалогом и, не моргая, уставилась на тарелку с лимонами. Тогда я попыталась встать с табурета, но Шурик уже повис на мне всем своим немалым режиссерским весом. Я снова села. Шурик моментально уткнулся лицом мне в шею, запутался в моих волосах и вдруг пьяно заплакал: