— Эй, хозяин! — издевательски заорал Тимофей, который повел сюда своих людей. — Ты! Уртену! Помнишь меня?

— Порази тебя молния! — выругался купец, который посмотрел на него изумленно. — Проклятый разбойник! Не хочешь честным трудом зарабатывать на жизнь? Я тебя в подземный мир отправлю! Там бог Мот до скончания веков будет мучить твою черную душу.

— Ну так иди сюда и отправь! — пробивался к нему Тимофей. — Не болтай языком понапрасну! Я сейчас твое жирное брюхо копьем пощекочу!

— Не завидуй так, мальчик! — усмехнулся купец, роскошная борода которого слиплась от пота в нечто неопрятное, напоминающее кошачий хвост. — Тебе все равно такого брюха никогда не наесть, голодранец проклятый. Ты слишком беден для этого. А мое почтенное чрево надежно укрыто, его нелегко будет достать!

— Это да! — согласился Тимофей, который провел длинный укол, стараясь поддеть острием чешую доспеха. Тщетно! Бронзовые пластины туго переплетены ремешками и нашиты на кожаную основу. Панцирь Уртену был просто роскошен, он стоил каждого сикля, что купец за него когда-то заплатил.

— А-а-а! — царский тамкар рубанул на выдохе, и лишь молодость спасла Тимофея от неминуемой смерти. Тяжелый бронзовый меч развалил бы его до грудины, но он вовремя отпрыгнул в сторону.

Укол! Купец принял его на щит. Еще укол! Уртену опять отбил удар щитом. Тимофей даже губу закусил от расстройства. Он плясал вокруг торговца, но достать его так и не мог. Либо щит, либо бронза панциря принимали на себя его удары. Оставалось только одно, и Тимофей настроился на долгую борьбу.

— Ну посмотрим, на сколько тебя хватит, жирный боров, — прошептал он и начал длинный танец, который состоял из наскоков, уколов и ложных финтов, которые неизбежно измотают его соперника, который, хоть и был могуч, но уже разменял пятый десяток. Не поскачешь как мальчишка, будучи дородным купцом.

— Х-ха! — торговец нанес могучий удар, в который вложил все свои оставшиеся силы.

Он тоже понимал, что слабеет. Ему все тяжелей и тяжелей поднимать щит, когда в лицо летит наконечник копья. А проклятый мальчишка-афинянин, у которого нет тяжелого доспеха, всего лишь немного раскраснелся, начав дышать чуть чаще. Он молод, подвижен и силен. Он просто загонит его, как раненого оленя.

Так и вышло. Еще два таких удара купца Уртену, который уже не дышал, а свистел и хрипел, и Тимофей аккуратным движением острого наконечника сначала ударил в запястье, а потом распорол заднюю часть голени там, где не было поножи. Следующим уколом он попал прямо в глаз врага и опрокинул его на спину ударом ноги.

— Здоровый кабан! — Тимофей утер со лба проступивший пот. — Теперь раздеть его надо, и к восточным воротам идти, пока добыча не разбежалась.

Толпы женщин, детей и рабов давили друг друга, бранились и дрались, стараясь выйти из города первыми, но получалось далеко не у всех. В Угарите жили тысячи людей, а кто-то попытался выехать на повозке, почти перекрыв выезд. Рев ослов, плач женщин, теряющих в давке своих детей, и проклятия мужчин, которые поминали немилость богов, — все это слилось в густой, почти осязаемый гул, повисший над городом подобно грозовой туче.

Не всем суждено сегодня спастись. Порой бывший хозяин узнавал в поднявшейся суете, что раб, который униженно кланялся ему столько лет, бережно лелеет в своем сердце тлеющий огонек ненависти. Вот богатый писец, которому не хватило мужества встретить врага с оружием в руках, смотрит непонимающе на своего повара. Раб всадил ему в живот длинный нож, которым еще недавно резал мясо для господского стола. Тощий мужичок, волосы которого выстрижены уродливыми клоками, оставляя плешь от лба до затылка, хохочет как безумный. Хозяин смотрит на него неверяще, а потом опускается на колени и падает лицом вниз.

Жена писца, полная баба с нарумяненными щеками, в бусах из жемчуга и с витыми золотыми браслетами на запястьях и лодыжках, истошно визжит, глядя, как расплывается по каменным плитам богатого дома темно-алая кровь. Повар наотмашь бьет ее по лицу, а потом тащит за волосы и грубо бросает на хозяйскую кровать. Сегодня он натешится вдоволь, выплеснув застарелую ненависть к тем, кто долгие годы считал его животным, отказывая даже в человеческом имени и облике. Его специально уродовали столько лет, чтобы все видели, что он раб, безгласное существо, имущество, недостойное сочувствия и уважения. Он возьмет сегодня эту сытую суку, которая била его по щекам за малейшую провинность, потом пустит ей кровь, а затем с наслаждением вырвет драгоценные серьги из ее ушей и ограбит дом. Он заслужил это. Через две четверти часа, наскоро сделав свое дело, бывший раб, выскобливший голову острым ножом, вышел из дома с котомкой за плечами. Он водил по сторонам безумными глазами, словно не узнавая того, что было вокруг него. Впервые в жизни он был счастлив. Он и умер счастливым, даже не поняв того, что в спину его ударило брошенное копье.

— Гляди, старшой, — присвистнул Главк, афинянин, который шел под командой Тимофея. — Тут золото и жемчуг! Вот это свезло нам! Не иначе, раб хозяина за нас ограбил. Смотри, башка в порезах вся.

— В общую кучу отдашь, все по обычаю разделим, — кивнул довольный Тимофей, который с трудом, враскачку, вытащил из тела копье. Широкий, в виде листа, наконечник застрял между ребер беглого раба.

— А оружие тоже делить будем? — ревниво спросил Главк, здоровенный малый, у которого от многолетней гребли плечи и руки оказались непропорционально могучими, в отличие от тонких ног.

— А оружие твое то, что сам в бою взял, — усмехнулся Тимофей, на котором сиял снятый с покойного Уртену доспех. — Это тоже обычай такой. Не знал?

Главк засопел недовольно, но спорить не решился и поудобней перехватил дубинку, украшенную затейливой резьбой. Он немало голов разбил ей сегодня, но хорошего оружия ему так и не досталось. Только дрянные ножи и кривые копья небогатых горожан. Копье у него уже есть, но с дубиной ему сподручней.

— Куда пошли, олухи? — заорал Тимофей, вспоминая науку многоопытного дяди. — Еще успеете дома пограбить! К воротам идем! Там наше золото!

Город опустел на глазах. Окончательную точку поставил штурм царского дворца, где отборная полусотня стражи дала последний бой. Бойцы, закованные в бронзу, бились за каждый коридор, за каждый покой и зал. Данайцы, имевшие щиты, пошли первыми,