Семен неожиданно зло посмотрел на полицейских.

– Не лучше, не лучше, ясное дело! Надо было бежать со всех ног, но откуда я тогда знал? Понятия не имел, что это за место!

Он допил остатки воды из кружки и с такой силой поставил ее на стол, что она едва не разбилась.

– Пошел, короче, по улице. По пояс в траве иду, по сторонам смотрю, выбираю дом для ночевки. Покрепче чтобы, крыша без дыр. Странное дело, но стекла нигде не побиты. Мальчишки, хулиганы, бездомные – есть же такие, кто не в состоянии пройти мимо целых окон, непременно кирпич бросить надо. А здесь стекла целые. И вид у домов… Стоят, как законсервированные! Окна не только не битые, но и не заколоченные. Когда люди уезжают, они же окна заколачивают? – Не дождавшись ответа, Семен рассказывал дальше: – Возле некоторых домов ржавые машины: в землю уже вросли, ведра старые. Как же, думаю, хозяева уехали, а машины побросали? Вроде с колесами, с целыми стеклами опять-таки. Крыши у многих домов провалились, заборы кривые-косые, на земле валяются. Но в окнах занавесочки виднеются, возле калиток, во дворах – лейки для полива, инструмент садовый. Вид у деревни такой, будто жители вышли ненадолго, а возвращаться не стали. Место это оторопь наводило, сразу на ум поляна с одеждой пришла. И тут, и там жутью веяло, не скажешь иначе. Мне бы уйти, а я… – Семен махнул рукой. – Прошелся по улице туда и обратно, благо она короткая совсем. Нашел дом, самый крепкий на вид. Он на краю деревни стоял, с той стороны, с какой я пришел. Двускатная крыша, бревна черные от времени. Дверь перекосило от сырости, но я смог ее и открыть, и закрыть за собой. Внутри сыро было, пахло противно – затхлостью, плесенью. Сени темные, пол кое-где сгнил, провалился. Дальше – две комнаты, кухня. Я устроился в большой комнате, там стол был и диван, на котором можно поспать. Электричества, конечно, нет. У меня с собой был карманный фонарь, я осмотрелся в доме, хотя смотреть особо и не на что: мебель ветхая, полуразвалившаяся, кругом паутина, грязь, журналы и книги, изгрызенные мышами, обои от стен отваливаются. Холодина еще. Свечку в ящике в шкафу нашел. Спички у меня имелись, но почти все намокли, я отыскал несколько сухих, свечу зажег еле-еле. Погаснет – всё, нечем зажечь. У меня с собой бутерброды были, чай в термосе. Поел, успокоился немного. Обстановка, конечно, как в склепе. А за окном дождь льет, совсем темно. Только бы, думаю, свечка не погасла. В телефоне есть фонарик, но заряд тратить не хочется, а в карманном фонаре тоже батарейка сесть может. Я решил, что лучше всего лечь спать, чтобы время быстрее прошло. А утром встать пораньше и сразу уйти. Сон у меня хороший, к стене прислони – засну. Я мысли от себя плохие гнал, старался вообще ни о чем не думать, прилег на диван, заснул. Проснулся в полной темноте, свечка погасла. Открыл глаза – ничего не вижу, как слепой, но… слышу. Звуки снаружи доносятся. Дождь шуршит, а кроме шума дождя – еще что-то. Лежу, похолодел весь, двинуться боюсь. Шаги! Ходит кто-то, под ногами ветки трещат, и будто натыкается этот ходок на что-то. Представьте, что я почувствовал! Покинутая деревня, полная темень, и кто-то бродит под окнами! На часах – десять минут первого. Глухая ночь. Я встал тихонечко, к окну подошел. Не видно ни пса. Луны нет, небо в тучах. Умнее было не выдавать своего присутствия, но я не мог оставаться в неведении, мне надо было знать, кто там, вдруг тоже путник, как я, заблудился, ищет ночлег! Глупо звучит, но в тот момент мне хотелось в это верить, вот я и включил фонарик, направил в окно.

Семен закрыл лицо руками, раскачиваясь на стуле.

Петр Иванович и Костя ждали.

– Первым я увидел мужчину. Средних лет, полный, живот большой. Лицо отечное, рыхлое. Отвратительный тип и… голый. Совершенно голый, понимаете? В следующий момент гляжу – рядом с ним женщина. Тоже обнаженная, и это было не эротично, а ужасно, не описать, насколько! Кожа у обоих белая, мучнистая, студенистая на вид, в сине-багровых пятнах. Эти люди были мертвы, я сразу понял. Мутные, безжизненные глаза, рты полуоткрытые, клочки волос на черепах – как не понять? Мертвые, они стояли на ногах, а не лежали в могилах, они двигались! Неестественно, тяжело, рывками передвигались, ноги у них заплетались, но они не падали, а шли по двору. И не куда-нибудь, а прямо ко мне, к дому, где я прятался! Я стал водить лучом по двору и увидел: кроме этих двоих, там есть еще люди. Мертвецы! Теперь я знал, чья одежда на лесной поляне, в ельнике. Пока стоял, пытаясь это переварить, уместить в голове то, что видел, мертвецы окружали дом. До меня дошло, что они не просто поздороваться хотят, и мне несдобровать, если доберутся сюда. Я заметался: что делать? Раздался удар в дверь. Я выбежал в сени, лихорадочно соображая, чем ее укрепить. Рядом стоял небольшой комод или что-то вроде того, больше ничего подходящего. Я придвинул его, но особо не рассчитывал, что это поможет. Косяк рассохся, дверь перекосило, ее так просто не открыть, я сам еле отворил. Мертвецы явно не отличаются сообразительностью, они будут долбиться в нее с тупой сосредоточенностью, но их много, рано или поздно они массой своей снесут дверь и ввалятся сюда. Оружия у меня не было, даже топора или пилы я не нашел, но зато топорик для разделки мяса отыскался. Ржавый, небольшой, но хоть что-то. И очень вовремя, потому что, пока я бегал по дому, кто-то из этих тварей подошел к окну. Я услышал стук. Монотонный – тум-тум-тум. Лбом в окно. Стекло же разобьется! Не успела эта мысль оформиться, как раздался звон. Я посветил фонарем и увидел, что мертвая женщина просунула руку в образовавшуюся дыру и слепо зашарила в воздухе. Подскочил, рубанул топориком. Отсек два пальца, они упали на пол – коричневые куски гниющей плоти, меня едва не вырвало от тошнотворного запаха. Хуже всего было, что отрубленные пальцы шевелились, сгибались и разгибались на полу, как мерзкие черви. Покойница лезла в окно. То, что я отрубил пальцы, ее не тревожило. Я понял, что окно мне уже не отстоять, твари скоро влезут в комнату. Кажется, кричал, в голове мутилось. Я вспомнил, что видел в кухне дверь в подпол, побежал, откинул деревянную крышку. Снизу