и общественных условий на результаты политических конфронтаций. Карьера BG дает интересный материал для определения этой темы как не имеющей простого решения. Явно, что встреча объективных условий и субъективного влияния определенных руководителей взаимоопределяет политические процессы. В началах мировой войны это взаимовлияние определилось ярко. Битва за направление сионистского движения началась с его раскола, в котором крайне националистическое меньшинство под руководством Зеева Жаботинского ушло из всеобщей сионистской организации, которой руководил Хаим Вейцман. Эта борьба на время разрешилась в момент кризиса, связанного с «Альталеной». Следующей стала борьба Бен-Гуриона за контроль над еврейскими вооруженными силами в Палестине. После официального создания государства Израиль он употребил свой новый статус премьер-министра и министра обороны, эффективно проводя свою четко выраженную политическую линию.

Как вождь времени процесса создания государства Израиль, BG со своими взглядами сыграл важнейшую роль в первоначальной истории еврейского государства первой четверти XX века. Особенностью линии Бен-Гуриона был жесткий state-ism, то есть нацеленность на мощное огосударствление израильского общества. Эта позиция включала полное упразднение различий между военной и невоенной структурами израильского общества. В образовании в предвоенном Израиле существовали три течения: общее, религиозное и трудовое. Трудовое имело в себе определенные социалистические элементы. Несмотря на призывы к единству формы, премьер-министр согласовал с сетью религиозных школ их полную автономию, но закрыл «трудовое» отделение. Единство образовательной системы значило условия, в которых одно из течений оказалось менее равным прочим. Волей премьер-министра процессы огосударствления проходили в нескольких сферах жизни Израиля. Особо важным были вооруженные силы страны. BG интерпретировал свой пост министра обороны как право решать всевозможные вопросы действий армии. Он начал это атакой на Исраэля Галили — гражданского руководителя Ха-Гана. Коротким письмом от 3 мая 1948 года Бен-Гурион сообщил Галили, что тот снят с поста, а сам пост упраздняется. Это решение встретило жесткое сопротивление большинства руководителей бригад и подразделений армии. Они объявили о готовности уйти со своих постов, если BG не отзовет своего решения. Бен-Гурион отказался от этого решения, но после употребил все свое влияние, чтобы «выхолостить» пост Галили, лишив его всех важных функций. Конфликт этот и так называемый бунт генералов закончилист победой Бен-Гуриона. Он привел к уходу с их постов многих из тех, кто руководил военными действиями в начале Войны за независимость: они ушли из армии «по собственному желанию». Их список включал Игаля Ядина, главнокомандующего армией, и Игаля Алона, командующего Пальмахом и руководителя израильских сил на Южном фронте. В обоих случаях говорилось немало об их военных способностях и результатах боев, которыми они руководили. Но для BG они не были «своими»: выжив их, он заменил их бывшими офицерами британской армии и/или членами партии Мапай.

BG не был когда-либо энтузиастом анархически-созидательных элементов рабочего движения. Он предпочитал ясные иерархически сорганизованные структуры. Пальмах, с его неформальностью, сопротивлением линейной дисциплине, а того более — левой политической ориентацией, был тем, к чему BG чувствовал натуральную антипатию. Субъективные характеристики играли все более важную роль в этих решениях. Бен-Гурион был злопамятен: он необыкновенно остро помнил конфликты, не прощал обид и не забывал, что Пальмах не был «его» (Shapira A. Ben-Gurion: Father of Modern History. London, 1971. P. 1069–1070). Ясная политическая программа и способность побеждать во внутренних конфликтах играли экстраординарную роль в период Войны за независимость. BG был необыкновенно упрямым — но если предпочтительно другое определение этого качества, то можно назвать его настойчивым. Важной характеристикой его политического влияния была способность убирать с пути политических оппонентов, даже если это требовало сначала пойти на уступки, как показывает случай с Галили.

10. Социальная работа

Иерусалимская школа социальной работы

Осенью 1949 года, через несколько дней после демобилизации я выехал в Иерусалимский университет осмотреться. Война была позади. Я дожил, даже царапины не заработав в боях, хотя «подставлялся» не раз (мальчишеский задор и глупость близки друг другу — хорошо помню, как не спеша продефилировал по брустверу, чтобы позлить снайпера в селе Касла напротив наших позиций). Но это казалось ушедшим в прошлое. Вокруг меня был мирный и независимый Израиль моих полудетских снов. Начиналось неизвестное, но, несомненно, счастливое время неограниченных возможностей. Мне был ясен первый шаг далее — университетская учеба. Я слышал, что фронтовики получают стипендию, которая определялась периодом службы во фронтовое время. Для меня это значило немногим более года.

Я очень слабо понимал в то время организацию университетского образования. Мне казалось, что университет — это та же средняя школа, но с большим количеством преподаваемых фактов и предметов. Понимание качественных различий способов обучения и его возможных этапов пришло позже.

Здание Терра Санкта («Святая земля» на латыни), принадлежавшее ранее ордену францисканцев, было передано властями Израиля во временное университетское пользование, так как первичный кампус университета был отрезан от Иерусалима Арабским легионом. После полей и гор военно-полевой жизни это громадное здание впечатляло: высокие потолки, длинные коридоры, большие классы.

На внутренних стенах висело множество бумажек и списков, посвященных записи на факультеты и курсы начинающегося учебного года. Описания в них показались мне на удивление пресными и как будто бы нацеленными на недорослей: «предисловие к… вступление в… предисловие к…» Уж очень мал казался вес этого по сравнению с тем, чего я ожидал. Только одна из этих «бумажек» прозвучала более интересно. Она представляла Школу социальной работы при университете. В описании ее было больше «мяса», то есть того, что хотелось мне тогда услышать про новую для меня страну, которую я отвоевал, но знал мало. В числе названных предметов обучения были такие, как проблемы криминальной молодежи, социология арабского меньшинства, структура «ишува» (то есть еврейского населения свежесозданного государства), социальная психиатрия и т. д. Это более звучало как «для взрослых». Сочетание слов «социальная работа» было новым, я никогда о таком не слышал. Но это казалось маловажным — «разберемся на месте». Под каким бы то ни было названием я хотел познавать общество, в котором оказался. Я зашагал к другому зданию невдалеке, в котором размещалась тогда Иерусалимская школа социальной работы.

В секретариате Школы мне сказали, что, так как мне только 18 лет, я слишком молод: «Возвращайтесь, когда вам будет 20 — это возрастной минимум, с которым у нас принимают. Наша профессия требует жизненного опыта». Жизненный опыт! Вот чего мне и в самом деле недоставало! Мне хотелось крикнуть сказавшей мне это: Вильнюс, пропавшая сестра, советские лагеря, воровство хлеба в Самарканде и скитания по Европе! Вместо этого я вытянулся во весь рост, постучал пальцем по знаку коммандоса на рубашке, с