отделается. Времена такие, что чикаться никто не станет. Поэтому предлагаю никого в лишние детали не посвящать. Я — ваш верный помощник, беззаветно преданный Советской власти. Другие латышские участники так называемого заговора — тоже наши люди. Трое московских сделают, как я им скажу, я в них уверен. Лацис из охраны Смольного спьяну бывает болтлив, но он бесследно исчезнет, я об этом позаботился. Так что истинной подоплеки никто не узнает. Версия такая. ЧК разработала отличную операцию, но по независящим от нас причинам враг изменил свои планы и нанес удар раньше назначенного времени. Однако у вас есть неопровержимые доказательства того, что это иностранный заговор.

— Не похоже, что покушения организовали британцы, — сказал Петерс. — Стрелявшая в Ленина женщина — эсерка. Убийца товарища Урицкого тоже.

Лицо Берзина осталось невозмутимым, но внутреннее напряжение немного спало. С человеком, которого собираются расстрелять, так не разговаривают. Значит, умный Петерс понял, что предложение здравое.

— Вы хотите сказать, что Рейли тут ни при чем?

— Да. Похоже на совпадение. Судите сами: стал бы глава заговора уезжать в Питер, если в Москве готовилось покушение на товарища Ленина? Неужто Урицкий важнее Ильича?

«Судите сами» — это уж точно был разговор не с изменником, а с соратником. Или с сообщником, неважно.

— Но для дела ведь лучше, чтобы за этими покушениями стояла Антанта? — раздумчиво произнес Эдуардс. — Что нам пользы, если тут всего лишь эсеровщина?

Он нарочно сказал «нам» — и Петерс не одернул, не возразил, а подхватил:

— Эх, если бы петроградские товарищи смогли арестовать самого Рейли, но это вряд ли. Он наверняка попытается скрыться за границей, от Питера до нее рукой подать. Но для процесса по «Заговору послов» нам понадобятся обвиняемые. Локкарта и Гренара мы, конечно, задержим, однако прямых улик против них нет. Единственный свидетель — вы, но показания сотрудника ЧК будут выглядеть неубедительно. Нужно выйти на британскую подпольную сеть и всех арестовать. Как это сделать? Видели вы во время ваших встреч кого-то кроме Рейли?

— Нет. Он всегда приходил один.

— Черт! Мы осторожничали, не вели слежку и в результате ничего о нем не знаем. Ни адресов, ни контактов. Кроми убит. Что-то наверняка знает Локкарт, но он ведь не скажет… Хм, а что если…

Петерс не договорил, уставившись на лампу. Там на стеклянном колпаке подрагивала черно-серыми, безупречными по цветовой гамме и сдержанному узору крылышками ночная бабочка.

* * *

Мария Игнатьевна Бенкендорф раскладывала пасьянс «Devil’s Dozen» и ни о чем не думала, как ни о чем не думает кошка, блаженствующая под лучами солнца на подоконнике. Думать Мария Игнатьевна начинала только тогда, когда этого настоятельно требовала жизнь, а когда не требовала — просто жила.

Разноцветные карты, Арлекины, Коломбины, Пьеро и Бригеллы, ложились на стол красивыми гирляндами. Пасьянс был непростой, поэтому время от времени, нечасто, Мария Игнатьевна брала с края серебряной пепельницы длинную американскую сигарету и затягивалась. У всякого другого сигарета давно погасла бы, а у Марии Игнатьевны ровно, послушно тлела. Ее любили не только люди и животные, но и вещи.

В коридоре раздались шаги.

Мура немножко удивилась, что Роберт вернулся так рано. После того, как какая-то сумасшедшая женщина стреляла в сумасшедшего Ленина, Локкарт с утра до вечера разъезжал по своим таинственным дипломатическим, а может быть, и не дипломатическим делам, которые Муру совершенно не интересовали. В одиночестве она не скучала — не умела скучать. Лакей Доббинс, устав от русского беспорядка, уехал в Англию. Мария Игнатьевна могла бы уговорить и Роберта вернуться в нормальный, разумный мир, взять ее с собой. Сила убеждения у нее была колоссальная. Но Роберта в Лондоне ждала законная супруга, поэтому Мура ничего не предпринимала. Солнце светит, подоконник тепл, наружу, где всё скверно, смотреть необязательно, думать про будущее — тем более.

— Минутку, милый, — сказала она по-английски, не оборачиваясь. — Никак не решу, что делать с бубновой десяткой.

— В десятку нужно стрелять, — произнес незнакомый голос, тоже по-английски, но с резким акцентом.

На пороге стоял мужчина в фуражке с красной звездочкой, в перепоясанном ремнем френче. Широкий лоб, вьющиеся волосы, взгляд насмешливый.

В моменты опасности (а то, что момент опасный, сомнений не было) Мура не пугалась, а внутренне подбиралась — опять-таки по-кошачьи.

— Кто вы? — спросила она. — Как вы вошли?

В непростой ситуации она всегда задавала простые вопросы.

— Я Петерс, заместитель председателя ВЧК. Вошел при помощи ключа. У нас, разумеется, есть копии ключей от всех интересующих нас квартир. Квартира мистера Локкарта безусловно из этой категории.

Он перешел на русский, на котором тоже говорил не вполне чисто.

— Зачем вы пришли? — задала Мария Игнатьевна следующий простой вопрос. — Если вам нужен господин Локкарт, то его нет, и я не знаю, когда он будет.

— А я пришел к вам, гражданка Бенкендорф. — Чекист, не дожидаясь приглашения, сел, закинул ногу на ногу. — Или за вами. Это будет зависеть от вас. Смотрите, какая у нас ситуация. Арестовать Локкарта без решения Совнаркома я не могу. Но вас — запросто. На улице ждет автомобиль. Я отвезу вас в Лубянскую внутреннюю тюрьму, и скорее всего вы уже никогда оттуда не выйдете. Протесты мистера Локкарта мы оставим без внимания. Вы не член его семьи, вы обычная советская гражданка.

Жизнь настоятельно требовала работы мысли. Быстро всё взвесив, Мария Игнатьевна спросила:

— А что нужно сделать, чтобы вы не увезли меня на вашем автомобиле?

— У Локкарта прекрасный вкус, — одобрительно заметил товарищ Петерс. — Мне рассказывали, что вы уникальная особа. Вижу: это правда. Ни слез, ни истерики, даже голос не задрожал. Понимаете, мадам Бенкендорф, я делю людей на два разряда. На тех, кто мне мешает, и тех, кто помогает. Первых я при первой возможности убираю со своей дороги, вторых ценю и поддерживаю.

— Это очень разумно, — признала Мура. — Но разве я вам чем-то мешаю?

— Тот, кто может помочь, но не помогает, попадает в первый разряд.

— И чем же я могла бы вам помочь?

— В перспективе очень многим. И если мы найдем общий язык, я еще не раз обращусь к вам. Но сейчас у меня совершенно конкретное и очень срочное дело. Мне нужно найти лейтенанта Сиднея Рейли и его помощников.

— Я ничего про это не знаю. Роберт не посвящает меня в свои дела. Наши отношения сугубо личные.

Поскольку брови чекиста угрожающе сдвинулись, она прибавила:

— Я видела лейтенанта несколько раз. И Роберт довольно часто о нем говорит. Он очень высокого мнения о Рейли. «На редкость удачная пропорция авантюризма и расчетливости» — вот