всех этих политических образований (отвлекаясь от своеобразных черт каждого из них) было еще большее численное превосходство местного населения над германским, чем во Франкском государстве, расселение германцев не обособленно от римлян (как было в большинстве случаев в королевстве Хлодвига), а вперемешку с ними (во всяком случае в королевствах вестготов, бургундов и остготов). Свободные германские общины здесь представляли собой островки среди римских вилл и деревень со смешанным римско-германским населением. Соответственно узкой была сфера действия германских судебных собраний.

Несмотря на свою малочисленность, слой свободных рядовых германцев играл важную роль в хозяйственной жизни страны, оказывая влияние на ее аграрный строй и положение непосредственных производителей. Особенно значительное место занимали они в политической жизни. Составляя войско, свободные германцы служили опорой королевской власти, которая и здесь надстроилась не только над германскими, но и над римскими органами управления. Относительная слабость германского элемента в королевствах заставляла королевскую власть, которая была прежде всего выразительницей интересов своих соплеменников, в первый период искусственно поддерживать обособленность двух основных этнических групп (запрещение смешанных браков, сохранение арианской религии).

Таким образом, варварское королевство в том виде, в каком оно существовало в первый период после поселения германцев на территории Галлии, Италии и Испании, не может быть охарактеризовано однозначно лишь как доклассовое и догосударственное образование. Для него типична двойственная природа: в нем сочетаются доклассовая структура германцев и классовая позднеантичная структура; догосударственные органы управления варварского общества и остатки государственного аппарата империи.

Иной характер носили варварские германские королевства, возникшие на территории Британии. Римские виллы и города вместе с римскими органами управления были здесь сметены в ходе завоевания страны варварами. Местное кельтское население оказалось в приниженном положении. Англосаксонское общество V–VI веков было слабо дифференцировано: основную массу германцев составляли полноправные свободные; сохранялась еще родоплеменная знать. На этой социальной структуре и базировалась поначалу королевская власть.

Известно, что формирование основного типа непосредственного производителя феодального общества не происходило путем прямого превращения колона в феодально зависимого крестьянина. Как отметил Ф. Энгельс, «между римским колоном и новым крепостным стоял свободный франкский крестьянин». Этот слой свободных франкских земледельцев не был ни классом позднеримского общества, ни классом феодального общества, но позднее, в раннефеодальный период, из него сформировалось зависимое крестьянство. Следует отметить, что и основная хозяйственная ячейка феодального общества — вотчина — в тех местах, где генезис феодализма осуществлялся в наиболее полной, «классической форме», то есть в Северной Франции, складывалась не просто путем видоизменения позднеримской виллы, а в результате образования крупного имения нового типа.

Все это, разумеется, не означает, что в формировании класса зависимого крестьянства не участвовали позднеантичные колоны и другие социальные слои и что на становление средневековой вотчины не оказывала влияния уцелевшая римская вилла. В некоторых случаях эти компоненты процесса феодализации могли даже превалировать.

Например, для Г. Миттейса[79] римско-германский синтез во Франкском королевстве состоял прежде всего в том, что в систему феодальных связей, которые возникли еще в галлоримском вассалитете, проникла идея «германской верности». В результате возникла ленная система, представлявшая собой феодализм в его позитивной форме. В этом синтезе германский элемент везде выступает как основная и ведущая сила. Г. Аубин[80], рассматривая значение римско-германских культурных связей в Рейнской области, привел ряд интересных данных об усвоении германцами римских достижений в области агрикультуры и ремесла, о роли церкви в римско-германских отношениях, о положении городов. Но, касаясь роли римских и германских элементов в синтезе, он высказывает взгляд, не имеющий ничего общего с научным рассмотрением вопроса: «Мы чувствуем германское, как не подлежащий обсуждению источник всего нашего существа. Мы никогда не можем допустить, чтоб оно ставилось на одну ступень с остатками Античности».

Широко распространена в зарубежной медиевистике и другая интерпретация синтеза, которая придает большое значение роли позднеантичного крупного землевладения, римского права и церкви в истории варварских королевств. Р. Бюхнер, указав на важную роль наследия Античности во Франкском королевстве в экономике и праве, выражает свое несогласие с точкой зрения Г. Миттейса относительно преобладающей роли германского начала во франкском устройстве. В политической системе Хлодвига Р. Бюхнер видит слияние римских институтов с германскими. Еще более определенно подобная точка зрения высказывается К. Штрохекером относительно средиземноморских варварских королевств. Их природа, по его мнению, была дуалистической, основанной на противоречиях между римскими и германскими элементами, и оставалась такой в Остготском и Вандальском королевствах до их гибели, а в Вестготском королевстве до конца VI века, когда осуществился синтез римских и германских начал при перевесе позднеантичного субстрата.

В отечественной историографии проблемам синтеза уделялось много внимания. Общая черта подхода к ней заключается в интерпретации синтеза как взаимодействия отношений разлагающегося рабовладельческого строя и также разлагающегося первобытнообщинного строя. Но в оценке роли и соотношения тех или иных социальных, экономических, политических и идеологических институтов высказываются различные суждения.

Так, Б. Ф. Поршнев[81], например, совершенно справедливо, по нашему мнению, возражал против толкования феодального синтеза как осуществления лишь взаимных культурных влияний. Но далее он высказывает положение, с которым трудно согласиться. Утверждая, что в Древнем мире рабовладельческое государство и его варварская периферия представляли целое, он пытается доказать, что феодальный синтез совершался внутри этого целого.

Несомненно, взаимное влияние античной метрополии и варварской периферии имело место и до завоевания империи германцами. Но, говоря о синтезе, мы имеем в виду не только взаимовлияние, но и возникновение новых отношений. Изучение истории поздней Античности и раннего Средневековья в Европе показывает, что качественно новые отношения стали складываться лишь после уничтожения рабовладельческого государства в рамках варварских королевств. Б. Ф. Поршневым высказано было также положение о всеобщности феодального синтеза — он якобы характерен для всех стран, от Британии до Киевской Руси, хотя в одних странах был более пропорционален и уравновешен, чем в других. Это положение обосновывается толкованием понятия феодального синтеза как имманентных закономерностей развития феодализма. Обращаясь к конкретным проявлениям этих закономерностей, Б. Ф. Поршнев приводит, однако, лишь примеры, относящиеся к взаимодействию различных институтов античного и варварского обществ.

Как характерный пример становления феодальных отношений, происходившего почти полностью в результате лишь внутреннего развития варварского общества, можно рассматривать историю варварских королевств в Британии. Примерно через два столетия после завоевания англосаксами здесь созрели предпосылки для образования раннефеодального общества и государства, завоеватели стали принимать христианство, а церковь еще через столетие ввела в практику отчуждение земли по грамоте, способствуя тем самым созданию условий для формирования феодальной земельной собственности.

Процесс феодализации в Европе нередко градуируют в соответствии с наличием или отсутствием синтеза римских и германских отношений и его интенсивностью. Выделяют «пропорциональный» или «уравновешенный» синтез, а также синтез, в котором преобладающую роль играл один из компонентов