– Наш труд, наш улей.

Сестры танцевали вокруг трутней все быстрее и быстрее, образуя завихрения. Одни при этом гудели на странных высоких частотах, другие вскрикивали в возбуждении.

– Простите нас, Ваши Самости, – вел их голос Премудрой Сестры. – Прежде чем мы Вас изгоним!

Многие трутни со страхом повторили услышанное:

– Изгоните нас?

– О чем это вы говорите?

– Как вы смеете говорить в таком духе с Нашими Самостями!

– Верно, вы, грязные прислужницы, вон отсюда, – сказал Сэр Тополь и сильно пихнул Флору.

Она не шелохнулась. Он воззрился на нее в изумлении:

– Ты меня слышала?

– Да, – ответила она и одним ударом сбила его с ног.

Он взглянул на нее с пола, пораженный.

– Она меня ударила! – завопил он, пытаясь подняться. – Кто-нибудь скажите Пресвятой Матери…

– А почему ты сам не скажешь? – спросила его всегда кроткая маленькая сестра породы Васильков и пнула его по ноге. – Скажи ей, как ты обвиняешь Ее во всем! Разве не так ты говорил?

И тогда все сестры принялись пинать и кусать трутней.

– Вы должны были найти себе принцесс, разве нет?

– Тогда бы вас тут не было…

– Со всем вашим бахвальством о сексе и любви…

– Ну вот, я все понял, братья! – выкрикнул Сэр Бук. – Они обезумели от зависти! Мы должны залить их нашим запахом, чтобы снова сделать их покорными!

Он раздул железы, и его феромоны выплеснулись в воздух. Остальные трутни сделали то же, некоторые при этом замахали крыльями, чтобы лучше распылить мужской запах.

Сестры стали вскрикивать не своими голосами, вдыхая феромоны самцов, и низко склонять головы, качая из стороны в сторону и стараясь вдохнуть поглубже. А кто-то даже визжал от этого запаха.

– Да! – закричал Сэр Сикомор. – Им нужно наше естество, они ждут, что мы их оттрутеним! – И он схватил сестру из породы Жимолость и попытался оседлать ее. – Давай, сестра, я сделаю тебя принцессой?

Она завопила и вывернулась из-под него.

– Он насмехается над нашей девственностью!

Пчела вцепилась в его лицо своими коготками, а когда он отпрянул, бросилась на него, и тогда вибрация в сотах приказала всем сестрам остановиться.

Как и другие пчелы в тесно набитом зале Танцев, Флора остановилась и почувствовала дрожь, пробегающую вверх и вниз по ее антеннам. Ей нравилось ощущать, как, наполняясь, набухает ее пузырь с ядом, а ее жало становится гибким, мягким и жаждет выйти наружу. Каждая сестра в зале медленно подняла свои когтистые лапы, ожидая сигнала.

Трутни переглядывались, словно договариваясь о чем-то. Они раздули свои торсы и подняли мех. Сэр Тополь скомандовал:

– Давайте!

Когда трутни заревели и бросились на сестер, намереваясь прорваться сквозь них и сбежать, соты выдали химический сигнал. И сестры, визжа и приплясывая, сошлись вместе, образовав танцующие цепи по три в ширину, и окружили самцов. Одни при этом закидывали головы и скашивали антенны, а другие вжимали головы в тело и крутили ими, издавая гортанные звуки.

Трутни, захваченные в живой круг сестер, продолжали громко протестовать и распространять запах страха. Этот запах заставил живот Флоры туго сжаться от удовольствия, и, чувствуя прилив сил от аромата боевых желез своих сестер, она закричала в возбуждении.

– Благословение нашим братьям, – хором пели жрицы, пока пчелы продолжали танцевать. – Благословение их плоти…

– Сестры! – выкрикнул трутень в вихре танца. – Мы вас умоляем, обуздайте ваше безумие!

– Благословение Его Самости! – отозвалась жрица. – В миг Его смерти…

Она набросилась на трутня, раскрыв жвалы, и не успел он вскрикнуть, как запах его породы ярко вспыхнул и рассеялся в жарком воздухе. Зал Танцев превратился в кошмарное месиво, из которого отчаянно пытались вырваться трутни, а сестры втаскивали их обратно.

Сэр Тополь взревел и запустил мотор, когда его подняли в воздух многочисленные сестры, но они оторвали ему крылья и швырнули на пол.

– Ты оскорбляешь Пресвятую Мать…

– Расточаешь нашу пищу…

– Готов спариться с нами, словно мы королевы. Да как ты смеешь!

Это была сестра Жимолость, которую он оскорбил. Она встала, чтобы он мог видеть ее лицо.

– Только Королева может давать Жизнь! – произнесла она.

После чего вспорола его живот до самых гениталий, вырвала пенис и съела. Сестры возбужденно заголосили, когда его кровь брызнула им на лица.

– Только Королева может давать Жизнь! – прокричала Флора и продолжала повторять это снова и снова во всю силу, словно стремясь тем самым очиститься от своей вины и стыда, и, пока трутни вопили от ужаса и пытались улететь от обезумевших самок, она тоже стала ловить их и стаскивать назад в копошащуюся кучу.

Трутни кричали, а сестры жалили их и разрывали на куски. Пульсирующий сотовый пол стал скользким от крови. Переполняемые священным гневом за каждое оскорбление и унижение, за всю растраченную пищу и загаженные коридоры, пчелы яростно мстили никчемным баловням судьбы, священным сыновьям, которые не делали ничего, а только пили, ели и похвалялись своими сексуальными подвигами перед теми, кто должен был трудиться на них, не получая никакой любви.

Флора с сестрами вытаскивали в коридор одного трутня за другим, и повсюду в улье слышались крики, мольбы и распространялся удушливый запах крови, пока каждая сестра преследовала трутней, которые стремились спастись, прорываясь на взлетную доску. Пойманным самцам отрывали крылья, затем их выволакивали под яркое солнце, чтобы сбросить с края доски в траву, где их заживо пожирали Мириады. А тем, кому удавалось сохранить порванные крылья, приходилось улетать из улья на верную смерть.

Пульсация в сотах прекратилась, и колебания воздуха утихли. Все сестры в улье остановились, и их чувства вернулись в норму.

Флора, лежа на полу в приемной зоне, соединяющей зал Танцев и взлетную доску, услышала свое горячее дыхание. Под ней, зажатое между ног, лежало что-то большое, теплое и неподвижное. Голова трутня была вдавлена в воск, а ее жало было всунуто глубоко между его обручами. Флора вынула жало, но трутень не пошевелился. Она попятилась в ужасе. Это было невозможно, однако ее мех пропитался кровью и почернел.

Повсюду на полу виднелись темные разводы от окровавленных тел, которых тащили к взлетной доске. Другие сестры также поднимались на ноги, и повсюду лежали разорванные, искалеченные и обезглавленные трутни. Пчелы стояли, подавленные и ошарашенные, не смея взглянуть друг другу в глаза.

Плотная, неестественная тишина словно распространялась из зала Танцев, окутывая пчел и вынуждая их вернуться.