Ее мероприятие.

И я знал, что мне будет невыносимо видеть ее, быть рядом, даже находиться в одном помещении.

Меня это прикончит.

И все же я жаждал этого.

Это было ненормально, нездорово, но я уже не мог отличить хорошее от плохого, пока крутился перед зеркалом и рассматривал себя в отражении, разглаживая черный смокинг, взятый напрокат на этот вечер. Я выключил свет и вышел из комнаты, сказав соседу и товарищу по команде, что встречусь с ним на стадионе, но был в таком же раздрае, как и в тот момент, когда оставил ее возле обсерватории на той неделе.

Мне нужно пройтись в одиночестве.

Осень приветствовала меня, пока я шел по кампусу, не обращая внимания на взгляды стоящих группами девчонок. Сунул руки в карманы, слушая шум легкого ветерка в кронах деревьев и наблюдая, как все больше разноцветных листьев падает на землю.

Я бы солгал, если бы попытался сказать самому себе или кому-то еще, что ситуация с матерью не добавляла мне стресса. Я разговаривал с ней каждый вечер, и каждый раз все повторялось. Она тратила свою жизнь на выпивку или бог знает что еще, и пока мы беседовали, ее речь всегда звучала неразборчиво и сдавленно от слез.

Впервые в жизни я не просто осознал, что мне нужна помощь.

Я был готов ее попросить.

В груди все так же жгло, когда я достал телефон из кармана и пролистал список контактов до папиного имени. Нажал на него, пока не успел передумать, и остановился у скамьи возле фонтана, слушая гудки.

– Сынок, – поприветствовал он глубоким и до боли знакомым голосом. – Рад тебя слышать. Готов к завтрашней большой игре?

Я замер, сбитый с толку его радостью, невозмутимостью и умиротворением. Он был таким с тех пор, как ушел от мамы.

С тех пор, как бросил нас.

По ту сторону развода его встретила совершенно иная жизнь, в которой мне едва ли было место. У отца был офис с панорамными окнами в Атланте, огромный дом в пригороде, безупречная лужайка, безупречные дети и безупречная жена. Не считая футбола, между нами не было ничего общего.

Он ничего не знал обо мне, больше не знал.

– «Провиденс» – жесткая команда, – продолжил он, когда я не ответил, ошибочно приняв мое молчание за волнение перед игрой. – У них быстрая и хитрая защита. Но ты настоящий зверь. Задашь им жару. Будь агрессивнее и не ленись во втором тайме – обычно именно тогда они наносят наибольший урон.

– Я не волнуюсь из-за игры, – наконец сказал я.

– Хорошо. Тебе и не нужно. Ты…

– Маме нужна помощь.

Я был удивлен, как низко прозвучал мой голос, как уверенно слова вылетали изо рта. Я знал, что отца это тоже удивило, потому что он надолго замолчал, а потом прокашлялся.

– Твоя мать больше не моя забота.

– Да, я знаю. Ты бросил ее и своего старшего сына уже много лет назад.

– Клэй, – предостерег он, будто я позволил себе лишнего. Гортанный рокот его голоса заставил меня замереть, а волосы на затылке встали дыбом, что случалось всегда перед тем, как я шел на риск – например, пробовал новую тактику на поле.

– Это правда, и ты это знаешь. А знаешь, что еще? Ничего страшного. Честно. Я и без тебя справляюсь. Мы оба.

– Без меня? – перебил он. – А кто, по-твоему, помог тебе оплатить поступление в колледж в Бостоне? Кто купил тебе ноутбук и нашел грузовик для переезда и…

– И кто звонит мне только после игры? Кому больше не о чем поговорить со мной, кроме как о футболе? Кто знает все о моих сводных братьях и ничего обо мне?

– Не говори ерунды. Я…

– Назови хоть что-то, что знаешь обо мне, кроме моей позиции на поле. Что-то одно. Я подожду.

Ноздри раздувались, пока я боролся с желанием продолжать, старался смолчать, чтобы до него дошла моя точка зрения. И она дошла. Я знал это, потому что отец не проронил больше ни слова.

– Я не обижаюсь на тебя, – сказал я наконец уже спокойнее. – Я люблю тебя. Понимаю. Знаю, что с мамой порой бывает… сложно, – признался я. – И знаю, что она не была подходящей для тебя женщиной. Но ей нужна помощь, пап. Сам я не справлюсь.

Он шумно выдохнул.

– Дай угадаю: ее возлюбленный этой недели ушел, и теперь она сама не своя.

– Они встречались несколько месяцев, – поправил я. – Но да. Он заботился о ней, а теперь у нее нет работы, и она живет на те небольшие деньги, что я могу ей отправлять.

– Ну и кто в этом виноват? Она сама себя до такого довела.

Я помотал головой.

– Она никогда не думала, что такой станет ее жизнь, пап. Это ты должен был заботиться о ней. Когда вы познакомились, ты знал, что она даже школу не окончила. Она никогда не хотела строить карьеру. Она хотела семью. – Я замолчал. – Она хотела тебя.

– Чего она хотела, так это манипулировать мной, контролировать меня и унижать, пока я не начал терять самого себя, – рявкнул он в ответ. – Я бы сказал, что тебе это должно быть неплохо знакомо после отношений с Малией.

Я стиснул челюсти.

– Не говори о ней так, будто знаешь ее.

– Пускай я не всегда был рядом, но я знаю эту девушку. Знаю ее отца. А еще знаю достаточно, чтобы утверждать, что ты маменькин сынок до мозга костей, потому что искал ее даже в девушке, на которой хотел жениться, – фыркнул он. – Слава богу, эта опасность миновала.

Меня задели его слова, но не потому что в них крылось оскорбление, а потому что в них заключалась правда, которую я не хотел ни видеть, ни признавать.

– По крайней мере, у Малии есть отец, который принимает активное участие в ее жизни, – выпалил я. – В моей жизни. Знаешь, он летел через всю страну, чтобы посмотреть, как я играю. Он был рядом во время последней домашней игры. Угадай, кто не может сказать о себе того же?

От злости я шумно дышал и не обращал внимания на ту часть мозга, которая напоминала мне, что, строго говоря, Кори прилетел не ради меня. Он прилетел ради Малии, а я просто оказался рядом.

Но отцу было ни к чему об этом знать.

– Мне бы хотелось, чтобы ты был больше похож на Кори, – сказал я, понизив голос.

Отец чуть не рассмеялся.

– Я не хочу ни в чем походить на этого человека.

– Да.