– Устали? – спросила Ульяна.

– Немного.

– Надо хорошо спать. Завтра у нас народный дворец учебы, школа для сирот, ткацкая фабрика, Музей подарков вождям…

Он поднялся в номер, принял душ, спустился.

Почетный караул официанток у дверей в изящных одеяниях, и среди них знакомый наряд: охристо-желтая юбка, розовый жакет. Он уже улыбнулся ей, когда понял, что это не она. С досадливой кривой ухмылкой, как обманутый школьник, он стремительно прошел мимо нее в столовую. А может, все же она? Что-то поменяла во внешности, еще раз ту же прическу… Кстати, как ее зовут? Озеро. Драгоценное озеро. Он не помнил, как по-корейски.

– Здлавствуйте, – протяжно обратилась девушка, подступив к его столу. – Сито вы будити?

Он тяжело смотрел на нее.

– Джин-Хо? – имя резво всплыло само собой.

Плоское лицо, высокие, почти квадратные скулы в бисерных прыщиках. Ее смущение вызывало раздражение.

– Джин-Хо? – она залилась переливчатым стыдливым смехом. – Это я! Да, так, так… Джин-Хо.

– Нет, погодите, – он обвел отчаянным взглядом официанток, кланявшихся возле столов, и туристов, уже поднимавших свои рюмки и кружки. – Стоп! Мне нужна моя! Та, которая была раньше. Понятно? До этого! Ее звали Джин-Хо! Где она?

– Джин-Хо, Джин-Хо, – гнусавым колокольчиком вторила девушка. – Это я… Джин-Хо… Я вам ваша еда даваля…

Совсем другая, коричневая лента свисала через ее сердце до самого пола.

Собирались на улице толпой человек в двести, долго (бывало, по два часа на морозе) ждали, когда бригадир раздаст талончики и охрана запустит внутрь. Тесно стояли на втором этаже в просторном кармане коридора, потом шли строем…

Больничный запах останкинских коридоров.

Всё ближе яркие софиты огромной операционной.

На стенах – фотографии ведущих, лучших врачей этой клиники, которые улыбаются, как один, рекламируя недосягаемое, но все же возможное счастье.

Игорь Анатольевич уже целый год ходил сюда, как на работу, а все не мог привыкнуть. При подходе к эфирному залу влажнели черствые ладони, ознобная дрожь пронизывала мышцы, словно ему сейчас выступать на всю страну, отстаивать свою правоту, отражать нападки.

Отсидел молодцом несколько часов телешоу, иногда за день переместившись с канала на канал – с этажа на этаж одного здания, а получил за месяц всяко больше, чем он, военный пенсионер, мог бы заработать каким-нибудь охранником. Деньги не самые большие, но – «курочка по зернышку», как с затаенным бахвальством говорил Игорь Анатольевич жене, отправляясь на очередную съемку из своего Зеленограда.

Он предпочитал сниматься тут, в останкинском телецентре, особенно когда обсуждали политику, к которой дышал неровно. Изредка бывал в ангаре давно закрытого авиационного завода на других съемках – про скандальную жизнь звезд, но там не нравилось. Целый день под вопли ведущей и похабные истории гостей в жаркой духоте, кровь закипает, сидишь на жестком, не дают попить и не пускают в туалет. Игорь Анатольевич запомнил навсегда: в сумерках бригадир трусцой выбежал за шлагбаум, люди бежали следом, толкаясь, и вдруг на синий снег упало тело, покатилась шапка. Быстро темнело, светили телефонами, мертвого тормошила и звала по имени немолодая женщина…

В Останкине обращались подобрее.

Игорь Анатольевич перед зеркалом в туалете уложил русые волосы на косой пробор мокрой расческой и, поглядев строго, не мигая, прошелся по кустикам бровей. Тугие мешочки выбритых щек. Зацепил, потянул и назло боли вырвал волосок из ноздри. Приличный вид: синий костюм, белая рубаха, застегнутая до кадыка. Здесь с этим строго: небрежно оденешься – не пустят в телевизор.

Рядом азартно потирал руки под сушилкой похожий на ожившего покойника холеный депутат, бежево-бледный от пудры и крема, в парадном костюме, с топориком значка на лацкане и залаченными стеклянными волосами.

Игорь Анатольевич дождался и тоже высушил руки, которые все равно стали влажными, когда он вышел в коридор и заметил, что родная массовка потянулась в сторону зала.

– Ой, Игорек! Ты?

Он резко повернулся влево. Из дверей смотрела приземистая большегрудая женщина в обтягивающей леопардовой кофте и с белокурыми локонами.

– Тетерев! – бойко и полувопросительно назвала она, и он сразу же отозвался:

– Галка!

Обнялись.

Он погрузился в сладкие, наглые и многослойные ароматы ее парфюма.

Играя пухлыми пальчиками, она увлекла его в комнату, где две сильно накрашенные девицы мели кисточками по лицам двух мужчин, сидевших перед зеркалами, которые заливал ослепительный свет маленьких лампочек. Игорь Анатольевич не разобрал, кто они, эти двое, весело и громко что-то обсуждавшие.

– Ну ты как? Ты где? – торопливым полушепотом вызнавала она, ощупывая его и оглядывая. – Это сколько я тебя не видела? Нет, ты скажи. Так и не сосчитать…

– Порядочно… – смущенным баском протянул он. – Поди, со школы.

– Вот жизнь! А все равно сразу тебя узнала… Я ж как в Москву переехала, все связи оборвались.

– Очень зря, – Тетерев рассудительно пожевал сухими губами. – С некоторыми до сих пор встречаемся. В «Одноклассниках» дружим.

– А меня нигде нет! Да ну его, этот интернет чертов, и так забот полно. Я-то, видишь, тут красоту навожу с утра до вчера. А ты хоть кем у нас стал?

Девицы одновременно подняли над головами своих подопечных серебряные флаконы и выпустили шипящую седую пыльцу. Из оседавшего облака раздался зычный смех. Освобожденные от черных гладких пеньюаров, мужчины развернулись в креслах и встали, и Игорь Анатольевич узнал непримиримых на всех эфирах спорщиков, режиссера и политолога.

– Капитан второго ранга. На подлодке служил, – он махнул рукой, сторонясь и пропуская загримированных.

– Молодец, Игорек. Да кто бы сомневался… Какой ты мальчишка был! Самый-самый. Помню, Леньку Елагина из класса ни за что выставили, так ты из принципа встал и вместе с ним пошел.

– Как ты все это помнишь? – засмеялся он, глухо, с удовольствием и одновременно беспокойно. – Ну ладно, пора, – виновато посмотрел на дверь.

– Куда? – выпалила Галка и, догадавшись, ободрительно подмигнула – На подработке?

Он ощутил скупой румянец, лизнувший щеки.

– Может, это… после программы загляну?

– Давай, Игорек милый, заглядывай.

Он выскользнул в коридор и поспешил вприпрыжку, нелепо размахивая руками, как опаздывающий школьник.

В зале юные ассистентки лихорадочно рассаживали зрителей. Молодежь, как обычно, сосредоточили впереди, пожилыми забили галерку. Громогласный и свирепый мужицкий голос свыше то и дело выдергивал и пересаживал человека, как морковку, иногда даже разрушая пары («Девушка в красном, девушка, ну не тупите, вы, вы!»), чтобы вместо однотонности по рядам расстилалась оптимистичная пестрота.