— Бижутерия, — решила показать осведомленность недоверчивая старушка. — Какая-нибудь шлюшка в подъезде околачивалась и потеряла!..

Забыв, где взяла и что именно она взяла, Дарь Иванна примерила диадему с сапфирами, колье черных топазов одела через голову, унизала руки перстнями, и в таком вот виде, не подумавши, что на ней буквально миллион рублей переливается всеми цветами радуги, пошла сперва кормить собак на улицу, а вернувшись, прямиком направилась в ванную — постирать свое бельишко, замоченное Бог весть когда.

Диадема с ее прилизанной головы соскочила на пятой секунде, смарагды с топазами затянуло в водяную воронку и унесло бы в канализацию на радость диггерам и прочим любителям помоев, вот только колье продолжало переливаться и сверкать черными огоньками камней на сморщенной, как нога куры, шее этой неформальной старушки.

Дарь Иванна чудом ухватила кольца пред их утоплением, заткнув слив красными шелковыми трусами, лишь одно колечко с изумрудами и бриллиантом чистой воды, малюсенькое такое колечко — соскользнуло в жерло канализации, и след его затерялся где-то глубоко под землей.

— Бижутерия, а жалко, уж больно камешки глазастые, — сполоснув под холодной водой перстни и диадему, поджала губки Дарь Иванна и положила все это бесценное богатство на полку в ванной для просушки, а сама, задирая ноги, чтобы не спотыкаться, пошла за молочным и хлебным в ближайший гастроном, забыв, как всегда, закрыть свою дверь на поворот ключа.

То, что рядом с унитазом у нее сохли золотые женские ювелирные украшения, Дарь Иванна и не подозревала.

— Да на кой они мне? — сказала бы Дарь Иванна невпопад и — как в воду глядела!

За время ее отсутствия к ней в квартиру сперва не заглянул никто, — все, кто уже имел счастье погостить у вздорной старушки, закатывали глаза и шипели:

— Грязища!!!

Но Нельсон все же обежал обе комнаты, ванну и кухню. Оставил отметку у ножки стола и бросился к дверям, заслышав шарканье старушечьих тапок. Дарь Иванна плохо целилась, но хорошо бросала, и Нельсон решил не испытывать судьбы. Но, кинувшись в ноги к визитеру, он отскочил в удивлении и зарычал!

Это была не Кокуркина, в миру известная, как Дарь Иванна… Это был собственноручно и собственноножно — прораб Хренков — абсолютно пьяными глазами озиравший окрестности родного подъезда и заплутавший на этажах.

— Что за хренотень? Тута, что?! Полы некому помыть? — оглядев горы мусора, засохшие огрызки яблок и гниющие банановые корки под ногами, вопросил пса Хренков.

— А ты уберись, — по-русски сказал лабрадор и потрусил, немного сваливаясь задними ногами влево. — Ну и дурак! — зевнул пес из-за угла мусорки. — Погляжу, что будет дальше.

Послышался рев, которым пьяные мужики обычно приветствуют мир, треск, словно отдирали стену или начали с перепою циклевать полы и — грохот!

— Упал, — подумал пес и ушел в поля, гулять, чтобы не нагружать себя и свое душевное равновесие, которое предполагает лишь приятные мысли о собачках и о ловле котов.

А Вениамин Хренков, повозившись в чужой квартире с ведром и тряпкой, вдруг увидел „цацки“, сгреб их в карман, сказав при этом:

— Ой, мокрые! — и, поводив глазами вышел, держась за стены к лестнице. Точней сказать — вывалился.

Кокуркина, придя в колье домой, с кошелкой полной всяких продуктов, бижутерии на полке не обнаружила и, попивая кефир, ругалась минут двадцать:

— Да что же это за дела?.. Ни на минуту дверь открытую оставить нельзя!

Тут ее прервал пришедший по случаю в гости Мальков и, поцеловав старушку в кефирные усы и губы, сел и стал ждать окончания трапезы.

— Быстрей, мамаша, пейте свой кефир! — ерзал на стуле и торопил разъевшуюся Дарь Иванну румяный отец семейства Мальков.

Дарь Иванна кокетливо откусывала от калорийной булочки по кусочку и поворачивала шею туда-сюда…

Туда-сюда…

А через три дня, когда Кокуркину Д.И. никто возле подъезда так и не увидел, и перестали звенеть мониста веселой старой женщины на пересечении Архангельской улицы и Весеннего проспекта, Мила Хренкова решила проявить акт любви к старым и немощным — и, постучав в приоткрытую дверь, вошла в бедлам 42-й квартиры.

— Ах! — крикнула Мила на весь подъезд. — Дарь Иванна!..

На кровати лежала и смотрела в потолок Дарь Иванна, а на шее у нее была затянута веревка.

— Пииить! — вдруг прохрипела старушка.

„Скорая“ помощь приехала слишком поздно, хотя старушка была еще жива. „Не транспортабельна“ — кратко сказала молоденькая фельдшер и, сделав Дарь Иванне в предплечье укол камфары, уехала к другим умирающим.

Участковый Автандил Георгиевич долго беседовал с придушенной, но — безрезультатно. И был этим очень удручен, когда шел к опорному пункту. То, что старушку придушил кто-то из местных жителей, сомневаться не приходилось, но вот кто?.. Выходит, в доме появился, ходит, спит и ест — серийный маньяк, и как его теперь вычислять?

Может, объявление повесить, чтобы сам пришел…

Казалось, нет ей конца — Дарь Иванне Кокуркиной…

И то, что она умирала, было невыносимо печально: ну зачем, ну пусть бы пожила…

— Знаешь, Мила, а сильней-то всего я любила, угадай кого? — тихим голосом спросила Милу Хренкову Дарь Иванна.

— Надежду Константиновну Крупскую? — посмотрев на портрет жены тирана над кроватью, предположила Мила.

— Почти, — вздохнула Дарь Иванна, и глаза ее стали глубже от слез. — А сильней всего я любила… Луиса Корвалана.

— Аванте пополу?.. — запела Мила.

— Ага, — начала подпевать Дарь Иванна. — И еще… одного колхозника!

— И охота вам было?!. — удивилась Мила, которая прожив всю жизнь с одним только Венькой стала просто нервнобольной.

— Ой, охотааа!.. — с чувством выдохнула Дарь Иванна. — И тогда охота, и сейчас охота, и всегда охота!..

Поправила кудри и умерла.

СМОТРИ ВО ВСЕ ГЛАЗА (если они есть)

ММ— ФАК!.. ФАК!.. ФА-А-АК!.. — кричал в окошко слепой Жидков, когда хотел умереть. Но обладал прекрасным здоровьем, вот только не видел ни черта, и еще — на данный момент Жидкова не любила ни одна земная женщина, что, согласитесь — печально с любой стороны. Тут и не такое в форточку закричишь!

Что хотел сказать этим „ФАК“ слепой — лабрадор не понимал, он знал только гренландский и уругвайский иностранные языки. И поскуливая, терся у ног Жидкова. И еще — Нельсон крепко держал своего слепого за брюки, чтобы тот не сверзнулся с подоконника на битые кирпичи внизу под окнами…

ИГРА ПОДХОДИТ К КОНЦУ

Я не знаю, что нас связало вместе? Наверное, цвет вечности в его глазах. Я так люблю его. Меня так тянет к нему. Я верю ему. Нет, я — доверяю ему. Он, почему-то не сделает мне больно. Он — единственный человек на этой каменной планете постоянных войн никогда не причинит мне боли, я так его люблю. Я люблю. Я доверяю ему себя… Дима. Мой Дима.