– Нам сорок тысяч евро надо вернуть, – предостерегающе уточнила Катерина, словно эта цифра могла напугать юношу и сподвигнуть на передачу дела более опытному товарищу.

– Вернуть – это запросто, – кивнул Роберт Альбертович. – Сейчас поищу по карманам.

– Шутите? – с угрозой надвинулась на него Морковкина. – А у нас горе.

– Горе, это когда умер кто-то, – просветил визитеров Невтюхайло. – Да и то не всегда. Иногда народ радуется. Вот живет человек неправильно, как гад какой-нибудь, и пожалеть его некому.

– У нас, может, тоже умер, – прервал его философские сентенции Гена. – Но умер с нашими деньгами. Вернее, вот с ее деньгами. Поэтому отыскать надо хоть живого, хоть какого.

– А вы, граждане, кто будете? Это – хозяйка денег, как я понял. А вы свидетели передачи суммы? – вздохнул Роберт Альбертович, поняв, что отделаться не удастся.

– Нет. Мы группа моральной поддержки, – приосанилась Морковкина.

– Группа поддержки должна быть либо с флагами и транспарантами, либо в купальниках, – абсолютно серьезным тоном заявил юноша. – Поэтому попрошу на выход. У нас тут и так дышать нечем, а окна заклеены. Ждите там, на диванчике.

– Тань, но пасаран! – Морковкина, подгоняемая супругом, потрясла кулаками и скрылась за дверью.

– Присаживайтесь. – Невтюхайло кивнул Тане на стул. – Давайте все по порядку…

Через час, когда Катерина сладко дремала на Генкином плече, а сам Генка благодушно похрапывал, сидя в позе Петра Первого, работы великого современного скульптора, Таня вывалилась в коридор и плюхнулась рядом с дремлющей парочкой.

– Что? – встрепенулась Катя. – Нашли?

– Да ну. – Татьяна поморщилась. – Ты его видела? Что такой найти может? Душу вынул, все выспросил. Обещал, что сообщит и вызовет, если что.

– Вызовет-то в любом случае, – приободрил ее Гена, – а вот с деньгами, боюсь, может и не получиться!

– А зачем ты тогда первый орал про милицию? – накинулась на него Катерина.

– Так хоть парази… Максима этого найдут, – объяснил супруг. – Найдут, разберутся, накажут, обяжут выплатить. А Таня будет знать, что и как. Умер – не умер. Украл – не украл.

– Ты только родителям не рассказывай ничего, – посоветовала Катя. – А то папашка тебя со свету сживет и печень выклюет.

– Да уж, плакали мои мечты о разъезде, – усмехнулась Татьяна.

– Зато ты успокоилась, – то ли констатировала, то ли спросила Морковкина, внимательно глядя Тане в лицо.

– Больно очень. Только глубоко-глубоко. И как-то… Не знаю. Я еще на что-то надеюсь.

– Танюш, ты ведь с Андреем договаривалась. Сходи, развейся, – предложила Катя.

– Нет. Теперь, без возможности разъехаться, боюсь, я перестала представлять для него интерес.

– А ты не бойся, ты проверь, – посоветовал Гена, осуждающе покачав головой. – Вот ведь вы, женщины! Вечно за всех все решите, просчитаете! И в мужчинах вы абсолютно не разбираетесь. Подлецов идеализируете вопреки здравому смыслу, а хорошего человека, вот так авансом, мордой в грязь!

– Чего ты за него заступаешься? – насторожилась жена. – Решил лоббировать интересы будущего собутыльника?

– Я не пью, – напомнил Гена.

– Долго ли начать-то?

– Если я правильно помню, там приличный мужчина, а не бухарик какой-то, – произнес муж.

– Поссорьтесь еще! – воскликнула Татьяна. – Устройте тут дуэль из половой солидарности. Давайте-ка, на выход!

– Точно, а то заметут, – спохватилась Катя и поспешила к лестнице.

Андрей позвонил сам. Он долго мялся, и Татьяна сообразила, что он собирается ей сказать.

– Ты очень хорошая девушка, я тебе не подхожу, – бубнил Андрей, мучительно подыскивая слова.

Когда женщина желает остаться с мужчиной, она из подобной фразы делает единственный вывод: он набивается на комплимент. И этим сильно осложняет задачу кавалеру и жизнь себе. Таня хотела расстаться. Она так явственно поняла это, когда услышала в трубке голос недавнего кавалера, что даже была благодарна ему за то, что он начал первым.

– Ты прав, Андрюша, мы слишком разные, – торопливо согласилась она, отчего-то ощущая предательское жжение в глазах. – Но я очень рада, что мы с тобой общались. Мне было приятно. Счастья тебе. Прощай!

Получилось как-то скомканно и пафосно одновременно.

Но это уже не имело значения. Еще один этап остался позади. И получалось, что он был последним. Словно завершающий аккорд летнего тепла перед слякотной осенью.

И опять заныла пустота в сердце. Как старческий радикулит, от которого никуда не деться. Она, эта пустота, оставалась навсегда. И каждый раз была обречена ныть на смену «погоды в доме».

Дома у Тани снова не было. Ее дома, ее мира, в котором она могла чувствовать себя счастливой. Больно было и оттого, что даже Андрей, как самый хилый, последний и ненужный по сути аэродром, был утрачен.

Впереди пустота. Позади пустота. И даже «миг между прошлым и будущим», как пела ее любимая группа, был исполнен этой щемящей пустоты.

Татьяна продолжала жить, точно продираясь через вату. Жизнь перевернулась с ног на голову, лишив точки опоры. Суета с переездами и переоформлением квартир, а Таня настояла на обязательном переоформлении, аргументировав это туманным «в жизни чего только ни бывает», сжирала время, как сказочный крокодил солнце.

Татьяна отстраненно думала о том, что срок, который она сама себе отвела на то, чтобы найти мужа и родить ребенка, стремительно подходит к концу. Она ошиблась. Кругом ошиблась. И вдруг оказалось, что глупая Ольга была вовсе не глупой, а по-настоящему счастливой. А вот Таня, такая умная, серьезная, дальновидная, фатально просчиталась и теперь сидела, как старуха у разбитого корыта. И старик ушел. И рыбка уплыла. И ничего уже нельзя изменить.

Катерина пыталась расшевелить ее, но пугливо опускала голову, едва они встречались взглядами. Глупая Катька стеснялась ей сообщить, что беременна, и маскировала свое растущее пузо, бубня про то, что пора садиться на диету. А Таня уже догадалась. Было обидно, что подруга скрывает. Больно, что у кого-то все будет, а у нее, Тани, нет.

Умному всегда тяжело оставаться в дураках. А Татьяна чувствовала себя именно так. Жизнь оставила ее в дураках. Еще бы понять – за что?

Роберт Альбертович позвонил весной и сухо попросил явиться.

– Наверное, дело закрывают, – с умным видом предположил Генка.

Они ехали снова втроем, потому что Таня вдруг испугалась. Ей было настолько плохо, что пришлось ехать на Генкиной машине: Таня даже не смогла сесть за руль.

– Мне плохо, мне плохо, – повторяла она всю дорогу, вцепившись в Катину руку.

– Чего тебе плохо-то? – не выдержала Морковкина. – Перепрограммируйся. Может, сейчас деньги вернут.