— В Клубе совершаются алхимические обряды?

— Алхимия — одна из наук, которую мы тщательно изучаем.

— Убийца Джеймса Уилкинса и Бернарда Эмери рядом с телом каждой жертвы оставил пластинку с символами, — заметил Кан. — Корда хранил у себя эскизы к этим гравюрам.

Инспектор следил за реакцией Бернэма, который заметно напрягся.

— Убийца занимался алхимией, — продолжал Кан. — Из этого можно заключить, что он был тесно связан с Клубом или даже являлся его членом.

— Это совершенно невозможно! — твердо произнес Бернэм.

— Как вступить в Клуб? — осведомился Кан.

— За вас должно проголосовать большинство его членов. Правила приема очень строгие и не допускают исключений. Так, Герман Корда, второстепенный архитектор, не был принят, несмотря на то что его брат — основатель Клуба. Кроме того, число членов клуба ограничено.

— Их двенадцать, так? Как апостолов Христа?

— Корда не принимал себя за Мессию! Двенадцать — это количество проспектов в Манхэттене. Количество улиц, сто пятьдесят шесть, также тринадцать раз раскладывается на двенадцать. Проложившие их голландские франкмасоны позаимствовали эти священные числа у древних алхимиков.

Кан достал список членов Клуба, протянул его архитектору:

— Вы подтверждаете тот факт, что означенные лица являются членами вашей организации?

Бернэм отказался посмотреть в список.

— Члены клуба — не апостолы, и Иуды среди них нет. Я имен не назову, — заявил он.

— Кто из вас имел основания отождествлять себя с легендарным Хирамом? — спросил Кан, испытующе глядя на архитектора.

Выражение глаз Бернэма стало для инспектора подтверждением того, что он попал в цель.

— Хирам, — сказал Кан, — был предан своими товарищами. Кто из вас мог считать себя преданным убитыми членами Клуба?

— Я ничего об этом не знаю…

— Случались ли среди членов Клуба конфликты?

— Бывали разногласия. Многие из нас укоряли Августа Корда за то, что он слишком торопится. Идея застроить Манхэттен небоскребами утратила популярность. Газеты критикуют «поглощение Нью-Йорка тьмой»; фотографии улиц, утонувших в тени гигантских зданий, вызвали скандал.

— Какова была позиция Корда?

— Он утверждал, что перед тем, как победить, нужно пройти фазу непонимания. Я создал проекты зданий в форме пирамиды, чтобы позволить солнцу заливать улицы. Но Корда считал, что проект, который мы рассчитывали вскоре представить публике, настолько поразит воображение ньюйоркцев, что больше у нас никогда не будет проблем.

— И что же это за проект?

— Революционный небоскреб на Уолл-стрит. Первая из четырех опор, которые мы решили построить в Манхэттене.

— Исчезнувшие члены Клуба одобряли этот проект?

— Уилкинс, Эмери и Мур относились скорее к умеренному меньшинству. И не только в том, что касалось именно этого проекта, — они всегда призывали к осмотрительности. Они предложили поставить вопрос на голосование. Однако накануне голосования исчез Уилкинс. И голосование отложили.

— Могло ли оно грозить Корда поражением?

— Мы — индивидуалисты. Результаты голосования предугадать невозможно.

— Кто знал о существовании секретного хода в доме Корда?

— Он сам и строители, но они были проверенными людьми.

— Вы говорили о тайном ходе Рою Блэйку?

— Кому?

— Детективу из агентства «Пинкертон», нанятому для защиты Корда после двух первых исчезновений.

— Я никогда о нем не слышал, — сказал Бернэм.

— Поскольку он продолжал получать чеки после смерти Августа Корда, я решил, что Клуб по-прежнему пользуется его услугами. Кстати, видимо, именно Рой Блэйк купил птиц, которые использовались для убийства Уилкинса.

Услышанное явно взволновало Бернэма. Усы архитектора взмокли от пота.

— Возможно, Корда сам дал тому, кто должен был его охранять, ключ от секретного входа в свою комнату, — предположил он.

Кан задал еще несколько вопросов — и понял, что больше от Бернэма ничего не добьется.

— Мы уходим, — сказал он.

Бернэм с облегчением откинулся на спинку кресла.

— Да, — добавил Кан, — Чикаго подождет. Я не разрешаю вам уезжать из Нью-Йорка, пока дело не закончится.

Ошеломленный Бернэм хотел возразить, но Кан и Ренцо уже вышли из его кабинета.

Через двадцать минут они входили в комиссариат на Мелберри-стрит. Собравшиеся в холле подчиненные Кана выглядели озадаченными и растерянными.

— В чем дело? — спросил инспектор.

Один из дольше всех проработавших сотрудников решился принять на себя гнев босса и сообщить плохую новость:

— Джон Менсон сбежал.

— Что?!

— Он ранил лезвием от бритвы Джонсона, который принес ему еду. Вырвал у него оружие и взял в заложники. Потащил к выходу на Сорок третью улицу. Сообщник ждал Менсона в машине, на которой они и уехали, бросив Джонсона.

— Вы их не преследовали?!

— Преследовали, но они обманули нас — в Чайнатауне въехали на рынок. Там полно народу, они бросили машину и растворились в толпе.

— Дерьмо! — с гневом сказал Кан. — Где он взял это чертово лезвие?

— Оно было спрятано в переплете Библии.

— Я сам ее проверял, перед тем как отдать ему…

— Значит, кто-то передал ему лезвие позже.

Кипя от злости, Кан посмотрел в лицо каждому из своих подчиненных, потом повернулся к Ренцо:

— Кроме охранников, у Менсона были только трое: Фрейд, Юнг и Грейс Корда. — Он снова выругался и добавил: — Приведите их всех!

— Cream of the crop, tip of the top,[14]— сказала Анна Лендис, обращая внимание Юнга на то, что ресторан, в который она его вела, не был рядовым заведением.

Как только они увиделись, Юнг засыпал ее вопросами, но она ничего не отвечала, лишь говорила, что не обедала и не может беседовать на голодный желудок.

И они прошли пешком вниз по Шестой авеню к ресторану «Делмонико». Обнаружив, что свободных мест нет, несмотря на достаточно ранний для обеда час, Анна повела Юнга в заведение «У Марселя», которое очень любила. Юнг удивился тому, что Анна не боится афишировать их связь, но молодая женщина, видимо, ни во что не ставила своего супруга.

Учитывая тему будущего разговора, это стремление к провокации показалась ему добрым знаком.