— Не знаю. Однако теперь я схожу с ума от ярости и намерен докопаться до правды. А вы немедленно возвращаетесь в Лондон.

Мне этот план показался логичным и неглупым. По крайней мере в доме деда я буду в безопасности. Все равно что в монастыре, где за мной закроются надежные, окованные железом двери. Там никто не обидит меня, не причинит зла. Но и ответов я не получу. Хуже того, даже там меня может настигнуть неведомая, карающая неизвестно за какие грехи рука.

— Нет, я не могу уехать, — жалобно проронила я. — Неужели не понимаете? Тогда мы не узнаем, кто и почему проделывает все это. А что, если неизвестный злоумышленник отправится за мной в Лондон? О нет, Джон, не спорьте, вы знаете, что я права. Послушайте, я не беззащитна и не беспомощна. Я купила пистолет у мистера Форрестера. Дед научил меня стрелять. Не полная же я идиотка! Пистолет прикреплен к подвязке.

Его руки снова сжались, но тут же ослабли. Похоже, я не убедила его! Но и не считаться с моими доводами он не мог.

— Все, что вы сказали, — правда, но проблема в том, что мы не знаем, откуда будет исходить очередная угроза.

— Я постараюсь больше не оставаться одна. У меня «дерринджер». Повторяю, что училась стрелять. И не задумываясь пущу пулю в любого злодея. Со мной всегда Джордж, а своим лаем он разбудит и мертвого. Он прекрасный защитник.

Джон ничего не ответил, но я понимала: он не станет спорить, пока не найдет достаточно веских аргументов. Так всегда поступал и мой дедушка.

— Вы чувствуете себя достаточно хорошо, чтобы вернуться домой?

— Да.

Он натянул сюртук и сунул терновую ветку в карман.

— Попытайтесь держаться за меня.

Джон подхватил меня на руки. Я по-прежнему цеплялась за его рубашку и уткнулась лицом в сильную шею. Джон отнес меня к Буйному, мирно щипавшему траву футах в пятнадцати поодаль.

— Потерпите, Энди. Как только мы окажемся в седле, я посажу вас перед собой.

— Попробую.

— Молодец.

Не знаю, как ему это удалось, но он действительно сумел сесть сам и посадить меня. Боль была такой отчаянной, что я закусила губу, чтобы удержаться от крика.

— Прекрасно, — прошептал он. — Прекрасно. Старайтесь дышать не слишком глубоко. Мы поедем шагом. — Он привлек меня к себе и взял поводья Буйного в одну руку. — Только не отпускайте руки. Закройте глаза, и голова не будет кружиться. Если снова затошнит, скажите мне. И не волнуйтесь о Малютке Бесс. Я пошлю за ней Ракера, как только мы вернемся.

— Я рада, что вы оказались рядом, — призналась я. — Боюсь, на этот раз мой «дерринджер» вряд ли помог бы. Я просто бы скончалась на месте, прямо здесь, среди нарциссов.

— Я знаю вас, Энди. Вы непременно что-нибудь придумали бы.

— Вы правда так думаете или хотите меня утешить?

Он наклонился, поцеловал меня в лоб и выругался.

— Простите. Этого больше не повторится. Забудьте, что я это сделал, хорошо?

Но разве можно забыть, какими теплыми и нежными были его губы?

— Правда, Энди. Вы мужественная, отважная женщина, и к тому же умная. И обязательно сообразили бы, как поступить. А теперь… что, по-вашему, я должен сказать дядюшке?

Я подумала об отцовском письме, надежно запрятанном в шкатулке. Я ничего не сказала о нем Лоренсу. И вообще ни одной живой душе. Почему? Потому что любой в доме способен покушаться на меня. Правда, мне в голову никак не приходило, по какой причине кому-то, особенно мужу, вздумалось бы преследовать меня. Я не причинила зла ни ему, ни остальным обитателям Девбридж-Мэнора. Лоренс познакомился со мной совсем недавно и совершенно не был обязан жениться. Его не заставляли вернуться в дом дедушки после первого визита. Во всем этом не было никакого смысла.

— Нет, — решительно заявила я, — не стоит, чтобы об этом проведали. Пусть особа, ответственная за все это, гадает, что нам известно.

— Согласен. Каково же объяснение? Кроличья нора? Ракер и все остальные, кто увидит глубокие порезы на спине Малютки Бесс, сразу поймут: такие раны не могли появиться лишь потому, что ее нога якобы попала в нору. Я скажу Ракеру правду. Он сам позаботится о кобылке. Я попрошу его также никому об этом не говорить. Он человек надежный. Остается тот, кто подложил под седло ветку. Он все знает.

— Мне это не нравится, — пролепетала я, крепче вжимаясь лицом в его сорочку.

— В вас говорит тщеславие. Но я не позволю, чтобы кто-то подумал, будто вы плохо держитесь в седле. Расскажу всем, что это была ужасно глубокая, едва прикрытая травой нора, которая попалась вам прямо на пути, а вы гнали очень быстро и не было никакой возможности ее объехать. Даже если мне не поверят, я буду всеми силами защищать вас.

Мне хотелось врезать ему по носу, но я даже не могла сжать пальцы в кулак!

Он хмыкнул и крепче стиснул мою талию.

Ему пришлось остановить Буйного, потому что меня снова рвало.

Навстречу нам выбежало множество людей. Все говорили одновременно, высказывая собственные соображения. И будь у меня хоть капля воли, я попросила бы всех убраться к дьяволу. Джон бережно опустил меня на диван. Я зажмурилась и то и дело уплывала в небытие, но всегда возвращалась.

Наконец я узнала прекрасный глубокий голос Томаса. Вот его мне не хотелось убить, а это означало, что я чувствую себя немного лучше.

— Дядя Лоренс, положите холодный компресс ей на лоб. Амелия всегда так делает, когда у меня приступ мигрени.

Какое восхитительное ощущение!

— Спасибо, — выдавила я.

— Лежите спокойно, Энди, — велел мой муж.

Я ощутила теплое дыхание на своей щеке. Он, кажется, пил бренди. Знакомый, успокаивающий запах!

— Я вполне здорова, Лоренс, дайте мне еще несколько минут.

— Дядя Лоренс, — вмешалась Амелия, — думаю, нужно послать за доктором Баулдером.

— Не нужен мне никакой доктор, — прошипела я. —Занимайтесь собственными делами и не лезьте в мои. Я услышала смех Джона.

— Оставьте ее в покое, пусть полежит тут одна, — посоветовал он.

— Так и быть, — согласился Лоренс. — Но мне это не нравится. Я почувствовал бы себя куда лучше, если бы Катберт ее осмотрел.

— Только через мой труп, — стояла я на своем и, с трудом открыв глаза, взглянула на Лоренса. — Вы мой муж и должны питать ко мне хоть каплю симпатии. Не мучайте меня. Не подпускайте ко мне этого Катберта.

— Хорошо, — заверил он. Я расслышала в его тоне веселые нотки и снова унеслась куда-то. Там, в поднебесье, было тепло, голоса сливались в неровное жужжание, а боль отступила.

Не знаю, кто перенес меня в Синюю комнату, но, прежде чем крепко заснуть с помощью настойки опия, которую раздобыла эта чудесная женщина, миссис Редбрист, я отчетливо узрела расстроенную физиономию Белинды.