Ничем не помогло японцам и горное орудие. Его расчет был частично выбит в первые же минуты обстрела лучшим стрелком в отряде – есаулом фон Эксе, а затем подобравшиеся по-пластунски к орудию казаки Платон Веслополов и Федор Каргин забросали остальных динамитными бомбочками.

Уцелевшие японцы еще не успели как следует попрятаться, а русские уже прекратили обстрел и отошли в горы. Вернувшиеся солдаты передового дозора обнаружили горящие и взрывающиеся арбы, убитых и раненых соотечественников и китайцев. Большинство же носильщиков и погонщиков разбежалось. Валялись брошенные ими тюки с патронами и рисом, потерянные в панике улы[27], носились перепуганные ослики, мулы и лошади, звуковую какофонию из криков раненых, взрывов и треска огня дополняли вопли раненых животных.

Японские потери были впечатляющи. Утрачены почти все артиллерийские боеприпасы, больше половины патронов, около двух сотен убитых и раненых пехотинцев и кавалеристов, захваченная и утащенная врагом горная пушка – все это дополнялось почти полной утратой главной тягловой силы – носильщиков и погонщиков, большинство из них не удалось снова поставить в строй. Кризис с нехваткой боеприпасов у 2-й армии преодолеть вновь не удалось.

Попытка собранных в отряд кавалеристов отбить захваченные повозки с боеприпасами закончилась провалом. Пустые арбы стояли недалеко от места засады, но, судя по следам, снаряды были увезены на повозках, запряженных более выносливыми русскими лошадьми. К тому же у места перегрузки японцев ждал неприятный сюрприз в виде самовзрывающегося фугаса из динамита, камней и натяжного взрывателя. Зацепив протянутый среди травы тросик, передовые всадники вызвали подрыв. По обезумевшим лошадям и скидываемым кавалеристам густо прошлась туча шрапнельных пуль двух адских машинок, изготовленных и установленных на повозках большим мастером на такие дела еще с Трансвааля штабс-капитаном Шульженко. Понеся очередные потери, японцы благоразумно решили больше не рисковать и вернулись к своим основным силам…

Спустя два месяца с момента описываемых событий в синематографе «На Невском» в Санкт-Петербурге при полном аншлаге показывали «документальную фильму» «Разгром японской колонны снабжения отрядом доблестного полковника графа Ф. А. Келлера».

Санкт-Петербург.

Май 1904 года

Субботний вечер первой недели мая выдался солнечным, но ветреным. С залива еще тянуло холодком, но, несмотря на это, нежный аромат вскрывающихся молодых почек, наполнявший воздух, и щебетание птиц, вернувшихся домой из дальних странствий, напоминали, что весна окончательно вступила в свои права. Все вокруг располагало к умиротворенному миросозерцанию и поэтическому благодушию. Однако лица трех человек, устроившихся на мягких сиденьях несущейся по Питеру кареты, были сосредоточены и даже мрачны. Николай Александрович Романов только что закончил свой прочувствованный монолог, посвященный его неожиданной для местного начальства инспекции Кронштадта и чудесному спасению от неизбежного оверкиля новейшего броненосца «Орел».

Из монолога этого следовало, что замшелые порядки, царящие в российском казенном кораблестроении, монарха достали окончательно, поэтому скорая отставка дядюшки Алексея Александровича и его протеже «на хозяйстве» – адмирала Авелана – дело предрешенное.

Дробно процокав подковами по бревенчатому настилу, гнедая четверка перенесла экипаж через небольшой мост и вскоре встала. Переодетый в штатское дворцовый лакей, соскочив с запяток, распахнул дверцу с задернутым занавеской окном, поправил подножку и замер в почтительном поклоне. Терцы конвоя успокаивали своих разгоряченных скачкой коней, возбужденно втягивавших ноздрями терпкий весенний воздух.

– Вот мы и прибыли. Новая Голландия. Конечно, на катере мы уже были бы на месте. Но раз инкогнито, так инкогнито. И, похоже… что? Нас и здесь не ждали? Ах, нет! Вон Дмитрий Иванович самолично поспешает. Разогнался наш эскорт, вот и проскакали немного вперед.

– Ваше величество, простите ради бога пожилого человека! Ваша карета катит скорее, чем я бегаю! – раздался невдалеке голос торопящегося к гостям хозяина. Менделеева Вадим узнал сразу. Весьма колоритная внешность ученого практически соответствовала портретам и фотографиям, которые история донесла до двадцать первого века.

Немножко запыхавшийся, статный, в длиннополом пальто нараспашку, шапка в руке… Сократовский лоб, слегка вьющиеся, длинные волосы на той части головы, где они еще сохранились… Пронзительный, чуть встревоженный взгляд светло-серых глаз и спрятанная в усах легкая усмешка личности, знающей себе цену.

– Любезный Дмитрий Иванович, будьте добры, извините моих орлов! Они не признали вас. Не ожидали, что вы нас к мосту встречать вышли. Полагаю, с графом Гейденом вас знакомить нет необходимости. Однако второго моего спутника позвольте отрекомендовать: Банщиков Михаил Лаврентьевич.

– Здравствуйте, дорогой граф! Здравствуйте, молодой человек. Наслышан… О военном опыте вашем – также. Искренне рад знакомству. Менделеев. Дмитрий Иванович, профессор. Заштатный товарищ заведующего Императорской лабораторией мер и весов.

– Добрый вечер, Дмитрий Иванович. Для меня большая честь быть представленным вам. Тем более, самим государем. Но не меньшая честь просто иметь возможность общаться с наиболее выдающимся представителем отечественной науки.

– Михаил Лаврентьевич. Ну, что же вы меня сразу в краску вгоняете в высочайшем-то присутствии! Как не совестно! – Менделеев старался говорить серьезно, хотя в глазах играл лукавый огонек. – Я же теперь возгордиться могу: неужели не только все иноземцы хором, но и в России некто в высочайшем присутствии подхалимаж мне делать решился.

Николай рассмеялся и, взяв за руку Менделеева, проговорил:

– Дмитрий Иванович, мой дорогой, вам ли нас гордыней своей пугать? А то, что Михаил Лаврентьевич сказал, так это и весь народ знает. Не ругайте его, пожалуйста.

– Народ… – Менделеев вдруг коротко глянул прямо в глаза Николаю, внимательно, без улыбки, – народ наш, государь, в среднем на полтора класса ЦПШ образован. Я вчера, после прочтения депеши вашей, подсчитал… Если и женщин учесть. Так что…

Вадим внутренне напрягся, ведь разволновавшийся с утра в Кронштадте Николай такую явную шпильку мог и не стерпеть. Но обошлось. Судя по всему, самодержец с характером ученого был знаком неплохо.

– И об этом обязательно поговорим, Дмитрий Иванович. Пришло время заняться тем, о чем тогда спорили с вами. Я все помню. Но это только часть архиважных вопросов, что нам срочно надобно обсудить. И пойдемте внутрь поскорее, вы без кашне, а ветер-то не майский совсем. С вашими легкими так рисковать! Как самоде… Нет, сегодня давайте без титулов обойдемся… как искренне дорожащий вами соотечественник и ученик, не рекомендую-с. А Михаил Лаврентьевич, как врач между прочим, вам прямо такие фокусы запретит.

– Конечно, конечно, ваше величество. Господа… Проходите, пожалуйста! На второй этаж поднимемся. Там у нас готов самоварчик, если не возражаете, с дороги. И пирожки с плюшками домашние, супруга моя и Алексея Николаевича самолично пекли… – быстро прошел к дверям Менделеев, с полупоклоном приглашая всех в тепло подъезда.