— О'кей. Тогда немножко подождем.

— А еще звонила ваша сестра.

У Кристины перехватывает дыхание.

— Моя сестра?

— М-м-м... Она хотела попрощаться перед отъездом, но я объяснила, что у нас тут аврал, и она обещала позвонить, когда доберется до Стокгольма.

Кристина переводит дух. За эти несколько последних часов она в суете едва не забыла, что оставила Маргарету одну в «Постиндустриальном Парадизе».

— И она просила передать привет Хубертссону, — улыбается Хелена. — Вы его, оказывается, знали, еще когда были маленькими.

Кристина, поморщась, надевает белый халат. Маргарета слишком много болтает. Как обычно.

— Да, — говорит она. — Не без того.

— Подумать только, — говорит Хелена. — А я даже не подозревала.

Собственно, Кристину вовсе не удивляет, что Маргарета передала привет Хубертссону. Она наверняка сохранила о нем нежные воспоминания. Ведь он был ее самой первой влюбленностью. Маргарете еще не стукнуло четырнадцати, когда она перестала тереться, как балованная кошка, возле Тети Эллен, а прямо изнемогала от вожделения, когда Хубертссон показывался поблизости, иными словами, каждый вечер, когда тот приходил ужинать. Поскольку, прожив полгода у Тети Эллен, Хубертссон оставил всякие попытки вести хозяйство самостоятельно.

— Еще одна банка консервов — и у меня начнется цинга, — сказал он и предложил Тете Эллен весьма внушительную сумму в месяц в обмен на ежедневный домашний ужин. А если бы она взяла на себя еще стирку и уборку, то сумма удвоится.

Тетя Эллен раздумывала недолго. Времени у нее хватало. Кристина и Маргарета уже учились в гимназии и приходили домой поздно, Биргитта работала в «Люксоре» и возвращалась еще позже. Кроме того, деньги были очень кстати. Дом кое-где обветшал, а за обработку швов теперь платили куда меньше прежнего. Да и на девочек денег уходило все больше. Словом, бюджет нуждался в пополнении.

С другой стороны, предложение Хубертссона требовало кое-каких начальных инвестиций. Не посадишь же настоящего доктора за обычную клеенку из универмага. Соответственно Тетя Эллен однажды отправилась поездом в Линчёпинг: в Мутале клеенки от Виолы Гростен не продавались. А нужна была именно такая клеенка, как считали все женщины из Объединения народных промыслов, активным, хоть и несколько консервативным членом которого была Тетя Эллен. В Линчёпинге она решила прикупить еще банку мебельного лака для кухонных стульев, а также ткани на салфетки и новые занавески для кухни. И еще пять деревянных салфеточных колец.

С салфетками вышла сплошная морока. В сороковые годы — как раз перед тем как стать патронажной сестрой — Тетя Эллен год прослужила в семействе одного архитектора домработницей и за это время кое-что узнала о символическом смысле салфеток. Порядки в доме у архитектора были, что называется, современные, так что Эллен за обедом по будням сидела за общим столом и наравне с остальными раз в неделю получала чистую льняную салфетку. Разница между господами и прислугой обозначалась весьма тонко: у каждого из членов семейства было собственное салфеточное кольцо, тогда как салфетку Эллен просто складывали вчетверо и клали прямо на тарелку.

В ежедневном обиходе у Тети Эллен салфеток не водилось. Тот, кто здорово перемажется, просто шел и умывался после еды, а нет, так и ладно. Для Рождества, Иванова вечера и прочих родственных сборищ Тетя Эллен покупала тонкие бумажные салфетки, и то больше для парада. Но теперь требовались радикальные перемены, ведь Хубертссон наверняка привык к салфеткам и салфеточным кольцам. А ловко ли получится, если он один будет помахивать за столом своей салфеткой?

Кристина и Тетя Эллен бились все выходные, чтобы придать кухне пристойный вид. Они обдирали стулья шкуркой и заново покрывали их лаком, подрубали салфетки и вешали новые занавески. Биргитта только хихикала над их стараниями, застегивая рукава своей замшевой куртки, — лично она собиралась на очередную субботнюю вылазку. Маргарета торчала в дверях и делала ценные замечания. Этим ее помощь и ограничивалась. Наконец Тете Эллен надоела ее болтовня, и она усадила Маргарету обвязывать салфеточные кольца шнуром из цветной шерсти, чтобы различать, где чье. Цвета Маргарета выбирала сама. Разумеется, для Биргитты она выбрала розовый, для себя — желтый, бледной Кристине достался, еетественно, белый цвет, а Тете Эллен — голубой. Кольцо же Хубертссона она обвязала тоненькой шелковой ленточкой ярко-красного цвета и украсила крошечной розочкой.

Ее щеки пылали таким же цветом, когда в воскресенье вечером Хубертссон спустился в кухню на свой первый пансионный ужин.

— Садись во главе стола, — храбро выпалила Маргарета, дав тем самым понять, что она уже не маленькая девочка, обязанная звать его «дяденька» и делать книксен. Хубертссона ее лихость позабавила. Он сразу сообразил, отчего ее глаза спорят блеском с лаком на стульях. Но на это свежее молодое мясцо его не тянуло. Ему хватало жаркого с картофельным пюре, горошком и морковкой, кисловатого студня и маринованного огурца. Все это великолепие он залил темным сливочным соусом, острый запах которого, соединивший ароматы уксуса, анчоусов, лаврового листа и черного перца, еще час после обеда обретался во всех углах дома.

Так сидели они все пятеро в полной тишине у обеденного стола, разложив на коленях новенькие салфетки, и сосредоточенно жевали. Биргитта с белой копной на голове и грубо подмазанными глазами. Маргарета с конским хвостиком и пунцовыми щеками, Кристина в новых очках, съехавших на нос, и напряженная Тетя Эллен с разгоревшимся на щеках кухонным румянцем. Она чуточку расслабилась только после того, как Хубертссон положил себе третью порцию.

— Вы уж извините меня, — смутился тогда он. — Обычно я столько не ем. Но все такое вкусное!

И все засмеялись. Даже Биргитта.

Вообще-то в тот год Биргитта смеялась не слишком часто — у нее умерла мама. Конечно, после этого она словно выплакала всю свою неуклюжую детскую строптивость. Но боль немного улеглась, а Биргитта все равно не стала такой, как остальные. Она уже не кричала и не дралась, но верхняя губа у нее постоянно оттопыривалась в гримасе глубочайшего презрения.

А когда подошел к концу ее весенний семестр в седьмом классе, Биргиттой овладела железная решимость. Вечер за вечером за кухонным столом у Тети Эллен она твердила одно и то же: до чего неохота идти в восьмой. Ведь это же добровольный выбор, значит, можно и не идти, если не хочется. К тому же дядя Гуннар обещал ей место на «Люксоре», стоит ей только попросить. Она лишь фыркала, когда Тетя Эллен пыталась втолковать ей, что работать на фабрике — невелика радость. Радость? Да кто же работает ради радости? Работают, чтобы деньги получать. А на «Люксор» даже четырнадцатилетних принимают, только вкалывай.

Кристину поразило тогда необыкновенно уважительное отношение Тети Эллен к Биргиттиной работе. Теперь стало куда важнее не дать остыть Биргиттиному ужину, чем проверить их с Маргаретой уроки. Потому что хоть Кристина и была на три месяца старше, а Маргарета — всего на одиннадцать месяцев младше Биргитты, та стала отныне взрослой, а они обе все еще считались маленькими.