«Все-таки жизнь прекрасна! — думала Эрмин. — Моя река сотворила чудо: она вернула мне Тошана, того, кого мое сердце избрало, когда мне было всего четырнадцать. И ради этого чуда я готова на любые жертвы. Прощай, карьера, прощайте, театральные сцены и костюмы! Я больше не стану петь. Ну, разве только колыбельные своим детям…»

Она первой поднялась на крыльцо. В доме матери ворчали печи, из окон струился золотистый свет. Лора, заплаканная, истерзанная тревогой, открыла дверь. У нее за спиной стояла Шарлотта, прижимая к груди испускающий пронзительные крики сверток.

— Мукки, бедный мой сыночек! — воскликнула молодая мать, принимая у девочки ребенка.

Мирей пришла сказать, что приготовила теплое вино с корицей и испекла оладьи. Обрадованная тем, что все волнения дня позади, она увела Симона, Армана и Тошана с собой в кухню.

— Выпьем понемножку, как говорят французы — без церемоний, — предложила она. — У меня ноги словно из ваты, боюсь, не дойду до гостиной!

Эрмин устроилась поудобнее и приложила сына к груди. Из кухни до нее доносились смех и мужские голоса, и это окончательно ее успокоило. Лора, сидевшая рядом с дочерью, наконец дала выход своим эмоциям:

— Полагаю, вы с Тошаном помирились? — очень тихо спросила она.

— Да, мамочка, спасибо водопаду! Он такой красивый, просто волшебный! Свет полной луны, чего бы ни коснулся, все превращает в хрусталь! Тошан попросил у меня прощения, хотя это мне нужно было извиняться.

На лице молодой женщины отражалось такое счастье, что слова были не нужны. Эрмин вся преобразилась. Лора погладила ее по волосам, ослепленная небесной красотой дочери.

— В июне, мамочка, мы вернемся к Тале, я и Тошан. Я обязана это сделать.

— Но вы ведь дождетесь моей свадьбы? — спросила ее мать. — Я уже выбрала день. Ханс начал было сомневаться в моих чувствах. Я больше не хочу тратить время на раздумья.

— Конечно, в такой день мы будем с тобой.

Лора повернула голову и посмотрела на столик, где лежала, все еще тая в себе угрозу, свернутая пополам газета. Запечатлены ли на бумаге черты человека, просто похожего на Жослина Шардена, или ее первый супруг все-таки вернулся с того света?

«Я должна это проверить! — сказала себе Лора. — На будущей неделе я на поезде поеду в Лак-Эдуар, в санаторий. Если я этого не сделаю, то сойду с ума от подозрений и сомнений».

Спустя час в доме воцарилась тишина. Мирей, чья совесть старательной домоправительницы была чиста, спокойно отдыхала в своей комнате. Шарлотта спала, обняв куклу, и ей снилось, что она гуляет по улицам. Квебека в теплый солнечный день. Ханс на цыпочках прошел в комнату Лоры. Та, в шелковой ночной сорочке, полураздетая, с трепетом ожидала щелчка дверной ручки своей спальни. Желание и наслаждение — наилучший эликсир, который помогает прогнать тени прошлого.

Эрмин засыпала, устроившись на плече Тошана. Они насладились ласками и поцелуями, однако не пошли дальше, ведь молодая женщина еще не совсем поправилась. Потом бесконечно говорили приглушенными голосами о том, о чем говорят все молодые супружеские пары, стоя на пороге долгой совместной жизни.

В сарае, свернувшись в клубки и закрыв от сквозняка носы хвостами, спали собаки. И только Дюк был настороже. Навострив уши, он слушал. От своих предков-волков он получил в наследство сильнейший инстинкт — неусыпную бдительность. Серый пес ощущал присутствие чужака. Заслышав отголоски тяжелых шагов по снегу, он зарычал, и шерсть у него на загривке встала дыбом.

Однако шум шагов скоро стих, и вновь — ни звука. Жослин Шарден продолжил свой путь.

Валь-Жальбер, в ту же ночь

Неслышными шагами обойдя кругом дом, где жили Лора и Эрмин, Жослин спустился по улице Сен-Жорж. Ошибки быть не могло: его жена и дочь спали в доме с красным почтовым ящиком, подписанным «Лора Шарден».

«Значит, это правда, — подумал он. — Дождись я рассвета, я мог бы постучать в дверь. Не знаю, кто ее открыл бы. Возможно, моя дочь или моя жена. Я бы поговорил с ними, рассказал, кто я, и на этом мои терзания закончились бы. Но нет, не так быстро!»

Мужчина оказался перед монастырской школой. Сердце, и так стучавшее в ускоренном ритме, бешено заколотилось в груди. Какое-то время он стоял и смотрел на здание, которое надеялся никогда больше не видеть. В памяти запечатлелась каждая деталь этой элегантной и надежной постройки. Ему показалось даже, что он вернулся в прошлое.

Осмотревшись, Жослин выделил взглядом сосну, под которой прятался в январе 1916 года.

«Господь свидетель, я смотрел на это красивое здание больше часа, прежде чем решился оставить мою крошку-дочь», — подумал он, задыхаясь от волнения.

Взгляд его задержался на колокольне, возвышавшейся над треугольной формы фронтоном, под которым располагался балкон второго этажа, в свою очередь служивший навесом над широким крыльцом. Ему показалось, что древесина — единственный, за исключением, пожалуй, витражного стекла материал, использованный при возведении монастырской школы, — обветшала за долгие годы службы.

«Как мог я оставить мою Мари-Эрмин? Что я за отец, раз осмелился лишить ребенка матери?»

Он уступил непреодолимому желанию подойти поближе к ступеням крыльца, покрытым наледью. Ему чудилось, что к груди он все еще прижимает свое закутанное в меха дитя.

«Я повел себя как трус, — думал он, разглядывая место, на котором оставил Эрмин. — Мне нужно было сдаться полиции, оставив жену и дочь в больнице. Может, я провел бы несколько дней в тюрьме, но меня быстро выпустили бы, и я воссоединился бы с семьей. Господи, вся жизнь поломана, и из-за чего!»

Сжав кулаки, Жослин выругался. В начале года ему исполнилось пятьдесят, и он проклинал судьбу, по воле которой стал туберкулезным больным, иными словами — человеком, обреченным на смерть.

«Все, все пошло прахом! Лучшие годы жизни исковерканы по глупости и трусости. Я бежал, как заяц. Господи, если бы я знал, если бы только знал, что этот мерзавец остался жив! Но нет, из-за моей трусости пострадал не только я, но и моя семья. Лора жила, как затравленный зверь, а я в довершение всего оставил на произвол судьбы свою маленькую дочь!»

Десять лет назад Жослин не поверил своим глазам, когда увидел на улице в Труа-Ривьер человека, которого, он мог бы в этом поклясться, случайно убил много лет назад. Он бросил своего соперника лежать на мостовой с раскроенным черепом и без признаков жизни, но тот выжил, отделавшись недельным пребыванием в больнице и четырьмя швами. Мужчина сам рассказал об этом Шардену, потому что тоже узнал его. Оба они постарели. Сама того не желая, Лора стала причиной их стычки, но теперь они удивлялись, что много лет назад так жестоко сцепились из-за женщины.

«Хорошо, что Лора узнает — я не убийца! — волнуясь, думал Жослин. — Но хочет ли она меня видеть? Если она осталась жива, почему не пыталась меня разыскать?»