Докатился, прикрываясь дедом, вру любимой девушке. Но я вдруг явственно понял, что не хочу сейчас видеть Полину. Нужно, чтобы улеглась это непонятная сумятица в душе.

— Но вечером ты приедешь, мы хотели фильм посмотреть?

Читай, заняться сексом… Причем я на этом всячески настаивал, помнится. 

— Давай по обстоятельствам, не знаю, сколько по времени займет возня в гараже, не хочется обижать деда.

— Да, я понимаю, — в голосе Снегурочки было разочарование и недовольство, Полина не любила, когда что-то шло вразрез с ее планами.

Совесть противно заныла, неприятно чувствовать себя мудаком.

— На связи, милая, не скучай.

Запустил пальцы в волосы. Млять, что же я наделал?! А самая главная моя низость заключалась в том, что хочу еще делать, причем неоднократно. Надо быть честным с самим собой. Едва расставшись, я уже до безумия хочу видеть сводную рыжесть, слушать ее изощренные прозвища в свой адрес. Мне всегда нравилось c ней препираться, будоражит… И самое опасное, хочу ее целовать, у нее такие полные мягкие губы, попробовав однажды, невозможно забыть. А я не устоял, вкусил запретный плод… Вся она чистой воды искушение: идеально помещающиеся в моей ладони сиськи, бесконечные стройные ноги, несмотря на то, что Инна худышка, округлая и мягкая попка. «Моя попа, как орех» — это про нее. Да, я идиот, хочу еще глотать, глотать это, временами веселое, временами игривое, и постоянно палящее страстью, искушающее солнце.

Пальцы сами потянулись к телефону, нажали контакт под названием «Лягушонок». Что я творю?! Попыталось проснуться здравомыслие. Но гудок уже пошел, отступать поздно, слишком трусливо… да и не хочется.

— Здравствуй, Мистер Ранняя Пташка, — раздался в трубке веселый, немного сонный голос сводной сестры.

— Здравствуй, Сеньорита Соня.

— Нет, я не Соня, к счастью или нет, но мама нарекла меня Инной, что означает бурный поток.

Действительно, бурный, увлекающий все на своем пути, сметающий любые преграды и внутренние установки.

— Как ты себя чувствуешь после вчерашних алкогольных излияний, голова не болит?

— Нет, не болит, только кружится.

— Сильно кружится?

— Нет, не очень, но я еще не пробовала вставать с постели.

— Уже почти десять, — возмутился я.

— Н-да, ужасная рань, надо еще поспать.

И сладенько зевнула. Я даже ушами, на расстоянии, услышал, увидел, почувствовал, как она соблазнительно потянулась. Палаточный городок в моем одеяле стал еще выше.

Вроде бы ни о чем веселом не разговаривали, Инна даже не юморила толком, но на моих губах опять улыбка блаженного идиота.

— Я сейчас позвоню тете Наташе, чтобы загрузила тебя по полной работой.

— Э-э-э нет, теперь я не самая младшая, для золушкиной работы есть еще Ульянка.

— Не эксплуатируй младшую сестру.

— Хорошо, не буду, приезжай, поэксплуатирую старшего брата.

— Каким образом?! — нарывался я.

— Оу-у… У меня изощренная фантазия.

Ее «оу-у» прошлось горячими когтями по хребту… Интересно, какие фантазии в голове у этой чуточку протрезвевшей девушки. Она хотя бы протрезвела, во мне же с каждой минутой нашего общения добавлялось хмеля.

— Я привык руководить, не боишься, что сам начну тебе эксплуатировать?..

— Оу-у, — снова выдохнула она придыханием. — Не боюсь, на мне где сядешь, там и слезешь.

Ну почему мне в каждой фразе слышится двусмысленность? Приглашение к горячему разнузданному сексу?

— Пожалуй, моя фантазия еще изощренней твоей, — прохрипел я в трубку.

— Приедешь?! — в женском голосе нотки лукавства, а еще надежда.

Лягушонок хочет меня видеть, померяться, чья фантазия изощренней. Внутри чувство подъема. Радость, радость, крокодил взял и солнце проглотил. Придурок!

— Нет, не приеду, лечи голову, пьяная горячая девочка, встретимся на традиционном семейном ужине. Потерпишь до среды?

— Мне будет трудно, — тяжко вздохнула она.

— До свиданья, Лягушонок.

— До свиданья, Мистер Совершенство.

Несмотря на дикое желание со всех ног мчаться к Лягушонку, я пересилил себя, решил взять тайм-аут от женщин, поразмыслить в одиночестве над всей этой вдруг невозможно запутавшейся ситуацией. Поэтому, как и говорил Полине, поехал к старшим Ковалевым. И мы действительно долго копались с дедом в гараже, думая, гадая, как поменять старые полусгнившие полки на новые.

* * *

Вот только до среды не выдержал я… Вечером в понедельник затеял с Рыжей переписку по одному из мессенджеров:

— Как у тебя дела?

— Все хорошо, Мистер Заботливый Старший Брат.

Ох, боюсь, совсем не братские чувства теснили сейчас мою грудь, штаны уж точно.

— Голова в порядке?

— Нет, с головой у меня с рождения проблемы. Она рыжая.

Загоготал в голос. Потрясающая способность юморить и язвить.

— Больше не кружится?!

— Кружится, но алкоголь тут ни при чем…

Самодовольно усмехнулся — почти признание в любви. Солнце в груди пыхнуло теплотой, а потом прилило жаром в штаны.

— Я виноват?

— И не только в этом.

— Какие за мной еще грехи водятся? — наигранно возмутился я, даже добавил сердитый смайлик.

— Всех не перечесть…

— За тобой все равно больше.

— Я почти ангел.

Ага, ангел, даже когда спит, вредная и рыжая.

— С чертячьими рожками, которую надо а-та-та по попе.

— Ты все время покушаешься на мою попу. Ты извращенец?!

— По-моему, нормальный.

— А по-моему, ты к себе необъективен.

— А ты ко мне объективна? — задал я провокационный вопрос и даже затаил дыхание в ожидании ответа.

— Конечно, не объективна. Считаю тебя хуже, чем ты есть на самом деле.

Язва Лягушонок не стала признаваться в своих чувствах, но после машины, после ее взгляда в коридоре возле двери, я точно знал, чувствовал — ее дыхание в мою сторону никак не назовешь ровным.

Но даже этой переписки было мало, в какой-то момент желание увидеть сводную вредину стало просто непереносимым. Проглоченному маленькому солнцу внутри нужна была срочная подзарядка от большой рыжей батареи. Оно жалобно пищало в грудине и периодически, чтобы я о нем не забывал, било солнечным ударом в голову, грудь, а то и вовсе запрещенным приемом ниже пояса. Какого хрена со мной происходит?! Такой непонятной ломки я не чувствовал ни к первой своей девушке, ни к первой своей любовнице. Ничего себе, вкусил запретный плодик, теперь места себе не нахожу, постоянно со вставшим членом хожу. Снова и снова убедился в мудрости далекой инквизиции, все рыжие — ведьмы.