Гелла приподнялась на локте.

– Ну и…

– Это, собственно, лежало на поверхности, мне просто не хватало доказательств.

– И кто же это был?

– Мессланг.

Когда Камински назвал это имя, Геллу словно током ударило. Она снова упала на кровать и замерла в той же позе, в какой была, когда Камински вошел в комнату.

– Мессланг приказал построить барак прямо над входом в гробницу. Насчет этой мумии у него были большие планы. Но прежде чем их удалось осуществить, с ним случилось несчастье.

– Откуда ты все это знаешь?

– Я встретил здесь одного человека, который имел дело с Месслангом…

– Фостер?

– Ты его знаешь?

Гелла махнула рукой.

Камински смотрел на Геллу, ожидая ответа.

– Я слышала о нем. Сказать «знаю» было бы слишком, – ответила Гелла.

Она лгала. Конечно, она лгала. Насчет этого у Камински не было сомнений. Он ненавидел ее за это. Но, несмотря на это, понимал, что любит. Не было другой женщины, которую бы он так страстно любил и которой так самозабвенно отдавался.

«Может быть, – думал он, – именно это сводит меня с ума». Настоящему инженеру ближе цифры, чем чувства и нежность. Может быть, страсть способна менять личность и даже довести до того, что человек видит то, чего нет. Камински чувствовал, что страсть овладела им, и у него не было сил ей сопротивляться.

Именно страсть бездумно толкнула его к ней в постель, хотя он должен был бы предположить, что Гелла оттолкнет его или уйдет. Но ни того, ни другого не произошло. Гелла только освободила немного места, поджав ноги и отодвинувшись, так что железная кровать заскрипела, как старый ржавый велосипед.

Так они лежали, не касаясь друг друга, и глядели на голую лампочку под темным потолком. Ни один из них не шевелился, и ни один не знал, о чем думает другой.

Камински чувствовал, что ему нужно что-то сказать и извиниться. Но у него словно язык отнялся, а горло безжалостно сжали невидимые руки… Ему не хватало воздуха.

Два-три раза он глубоко вздохнул, и тут проснулось обоняние. Камински почувствовал затхлый запах прогорклого бараньего жира на своей одежде и как будто издалека уловил аромат, исходивший от Геллы, – такой же, как прежде, когда он с ней спал. Эти запахи напомнили ему кое-что, о чем он не хотел вспоминать. Артуру хотелось зажать нос, но этим он выставил бы себя на посмешище.

«Мы должны прекратить наказывать друг друга молчанием», – хотел сказать Камински, но удержался. В то время как он лежал в нерешительности, левая рука Геллы, словно змея, осторожно подползла к ремню на его брюках.

Артур решил, что ему это снится, когда почувствовал ее трепещущие пальцы у себя между ног. Он хотел застонать, но не осмеливался, боясь спугнуть Геллу, и лишь бездумно наслаждался ее прикосновениями, не вспоминая о том, чем только что мучился. Он боялся быть отвергнутым.

Это была та Гелла, которую он знал, в которой холодность сменялась пылкой страстью, которая сбрасывала сдержанность, будто кокон. И в одно мгновение куколка превращалась в бабочку.

Секунду Камински еще раздумывал, не защититься ли ему от этих бесстыдных ласк. Но он понимал, что она в мгновенье ока сломит его сопротивление, что у него нет шансов. Ее рука превращала его в безвольное существо. Он улыбнулся, когда представил, что может противостоять этой женщине и очарованию, исходившему от нее. Для этого он был слишком слаб, он хотел быть слабым. А Гелла должна была иметь над ним власть. Разве это не волнующее чувство?

– Я тебя люблю! – сказал Камински, по-прежнему пристально глядя в потолок.

Он должен был это сказать, хотя еще минуту назад ненавидел ее. Но от любви до ненависти один шаг.

– Я тебя люблю, – повторил он.

Гелла без слов отреагировала на его признание. Она легла на левый бок, приподняла ногу и положила ее на бедро Камински. Он застонал, выгнул спину дугой, чтобы сильнее ощутить прикосновение внутренней стороны ее бедра, и снова опустился на скрипучую кровать.

Это повторялось множество раз с нарастающей интенсивностью. Камински оказался в ситуации, в которой мужчины редко оказываются в жизни, но о которой тем не менее мечтают: возбуждение его достигло таких масштабов, что если бы рядом выстрелило ружье, он бы этого не заметил; если бы за ними наблюдала толпа откуда ни возьмись появившегося народу, он бы этого тоже не увидел.

И прежде чем он успел хоть что-нибудь сказать, Гелла ловким движением взобралась на него и уселась, словно амазонка. Ее юбка задралась, обтянув бедра и живот, и Артур увидел, что под ней ничего не было. Левой рукой она вцепилась в его рубашку, а правой расстегнула брюки, схватила его упругий член и одним сильным движением ввела в себя. Это случилось так быстро, что Камински едва ли понял, что произошло.

– Ты… хотел… меня… бросить, – прошипела Гелла, сопровождая каждое слово энергичным движением. – А теперь ты надумал меня продать! – добавила она.

Камински не понял, о чем речь. И когда взглянул ей в лицо, то не заметил и следа страсти. Скорее, от нее исходила дикая ненависть, какой Артур не встречал ни у одной другой женщины. По крайней мере, не в такой ситуации. И именно это его завораживало.

Ее глаза горели решимостью, насколько он мог рассмотреть в скудном свете лампочки. А когда Артур попытался расстегнуть пуговицы ее блузки, она схватила его руку и отвела в сторону – не потому, что она этого не хотела, а потому, что хотела сделать это сама.

Обнаженная, она возвышалась над ним, будто богиня. В ее сильных резких движениях было что-то животное. И Артуру нравилось это…

– Ты что, онемел? – Гелла остановилась.

Камински помотал головой. Он хотел, чтобы она продолжала, и быстро ответил:

– Я боюсь потерять рассудок…

На лице Геллы промелькнула улыбка, в которой читалось скорее сочувствие, чем симпатия. Она с любопытством спросила:

– Из-за меня?

Странно, хотя он и испытывал наслаждение, но в то же время чувствовал себя униженным. У него было чувство, и уже не в первый раз, что она с ним играет, иногда даже смеется над ним, использует его. Он понял, что в своей страсти к этой женщине теряет себя.

Должен ли он признаться, что пережил? Должен ли рассказать, какие страшные видения его преследуют, как она в моменты высочайшего наслаждения превращается в призрак? Конечно же, она ему не поверит. Она только посмеется над ним. И, если честно, он не мог за это на нее обижаться.

– Ты такая разная… – сказал Камински, потому что Гелла по-прежнему неподвижно сидела, словно ожидая ответа.

Это только еще больше разозлило ее, и акт любви грозил вылиться в ссору – в общем-то, действие, от которого Камински не отказался бы, потому что секс – это все-таки борьба, но Гелла отомстила коварным образом. Она поднялась и уселась ему на грудь.