Камински пришел в себя только около полуночи в камере следственного изолятора. Он испугался, когда, насколько мог позволить скудный лунный свет, пробивавшийся сквозь зарешеченное окно, разглядел над собой чужое лицо.

– Эй, мистер! – произнес юноша, почти подросток, и дружелюбно улыбнулся.

Камински настолько устал, что прежде не заметил человека в камере и не понял, когда его успели привести. Может быть, когда Артур уже провалился в глубокий сон? Незнакомец не казался опасным, и Камински сильным движением оттолкнул его в сторону.

Новичок говорил без умолку, и Камински едва его понимал. Парня звали Али. По характерному движению рукой, которое он часто повторял, Камински понял, что Али посадили за кражу. В конце концов он устал и замолчал.

Камински, которого днем сковывала свинцовая усталость, теперь мог мыслить яснее, хотя сердце его бешено стучало, кровь приливала к лицу, а голова грозила развалиться на части. Все это было следствием действия препарата, который все еще оставался в организме. Камински глубоко дышал, но легким было недостаточно зловонного воздуха камеры, и ему казалось, что он сейчас задохнется. Он вскочил, подбежал к окну и потянул за рычаг, открывавший зарешеченное отверстие в потолке, но рычаг заржавел и не поддавался. Артуру показалось, что он вот-вот потеряет сознание.

Открыв глаза, он увидел цинковое ведро с водой, стоявшее в углу рядом с отхожим местом. Камински, шатаясь, подошел и вылил содержимое ведра себе на голову. Шум разбудил Али. Он не понял, что произошло, расшумелся и кричал до тех пор, пока Камински не заткнул ему рот.

Камински после «душа» полегчало. Тягостное чувство исчезло, и он снова попытался заснуть. Но это ему не удалось, как ни старался. Мысли в голове водили хоровод, а в центре этого хоровода стояла Гелла. Чем дольше Камински думал о событиях последних дней, тем отчетливее понимал, что Гелла отдалась ему не из симпатии или любви, а сделала это по расчету. Бесспорно, быть рядом с мумией для нее важнее близости с ним.

Но больше всего его волновало собственное поведение. Он начинал бояться самого себя, своей слабости и непредсказуемости. Разве он не приехал в Абу-Симбел с твердым намерением здесь, в пустыне, не иметь дела с женщинами? Какую же власть имела над ним эта женщина, что он забыл все клятвы и вел себя, как животное во время течки?

При ближайшем рассмотрении Гелла Хорнштайн и их отношения были сплошным безумием, страстным сумасшествием, игрой, правила в которой устанавливала она, а не он. Ни разу не было у них такой интимной близости, при которой человек показывает настоящие чувства, не было обоюдных ласк, длившихся полдня, полночи. Нет, они любили друг друга в самых неожиданных и немыслимых местах: на письменном столе в строительном бараке, на полу в ее квартире, в тени каменного блока или где-нибудь на песке. Но чаще всего они предавались страсти после ссоры, а их в последнее время было так много, словно песчаных бурь в августе. А теперь еще и это!

Почему она, если у нее действительно было такое намерение, выбрала столь необычный способ, чтобы избавиться от него? Или Гелла Хорнштайн вовсе не хотела его убивать? Может быть, она просто хотела выиграть время для более вероломного поступка? Вопросы и еще раз вопросы. Камински напрасно искал ответ.

Чтобы скорее заснуть, он вытянул ноги и скрестил руки на груди. И сам испугался: сейчас он был похож на мумию. Будто ужаленный, Артур вернулся в прежнее положение.

«Я с ума сошел, – сказал он себе тихо, – я больше не владею своим сознанием». Он приподнялся на постели. В темноте похрапывал вор Али. А если он, Камински, – убийца?

Он где-то читал, что якобы люди могут в трансе или в бреду против своей воли делать вещи, о которых потом и не вспомнят. Был ли он способен на убийство? Он не считал себя настолько способным поддаться чужой воле. Нет, он просто не мог себе представить, чтобы при любых обстоятельствах был способен убить Фостера.

Для полиции обвинить его было проще всего, потому что он последний видел Фостера. Он не мог сказать, каким образом, но был твердо уверен, что так же быстро выпутается из этой истории, как и попал в нее.

Больше всего его занимала Гелла и ее предательский поступок, какому он не находил объяснения. Его чувства в отношении ее менялись каждое мгновение. Поначалу его переполняла ненависть, доводившая до сумасшествия.

Конечно, он должен был бы серьезно обдумать свое положение. Несомненно, он должен был быть крайне обеспокоен неожиданной смертью Фостера. Но Камински думал – по крайней мере, делал вид, что думает, – только о реальности. При этом все, что с ним случилось за последние дни и недели, никак в нее не вписывалось. Грязная темная вонючая камера с храпящим вором – вот реальность.

По закону на следующий день Камински должен был предстать перед судьей, занимавшимся проверкой законности содержания под стражей. Так ему сказал Хассан Наги. Но утром ничего не произошло.

Камински отказался от безвкусного серого риса под коричневым соусом и потребовал встречи с Наги, сопровождая свою просьбу красноречивыми жестами. Надзиратель, которому Камински дважды излагал свои требования, два раза возвращался ни с чем, объясняя, что комиссара сейчас нет в Асуане.

К тому же его нервировал вор Али, часами рассказывавший свою биографию. Али говорил, не обращая внимания на то, что Камински не понимает ни слова. Артур в это время метался по камере как дикий зверь и пытался остановить Али, обращаясь к нему на немецком, английском, сопровождая все это выразительной жестикуляцией, но так и не смог прекратить этот поток сознания.

В результате сильного нервного перевозбуждения Камински крепко заснул и проспал беспробудно всю ночь. На рассвете надзиратель без церемоний растолкал его и дал понять, что комиссар готов его выслушать.

Камински спросонья ответил, что больше не хочет видеть комиссара, – ему нужен судья, занимающийся проверкой законности содержания под стражей. Но потом сообразил, что надзиратель все равно его не поймет, поднялся и пошел с ним.

Путь пролегал от тюрьмы до полицейского участка, где на первом этаже их ожидал Наги.

– Чаю? – любезно спросил Наги и, не дожидаясь ответа, налил ароматную жидкость в стаканчик для зубных щеток.

Он долго насыпал в чай коричневый сахар, аккуратно его размешивал, откашливался, заполняя паузу перед неудобным высказыванием, и наконец произнес:

– Вы свободны, мистер Камински. Можете идти. И лучше прямо сейчас.

Камински ожидал всякого, но столь обходительное требование покинуть тюрьму застало его врасплох. Он выпустил из рук стакан, который поднес было ко рту, и тот, упав на пол, разлетелся вдребезги. Его правая рука повисла в воздухе, словно все еще сжимая стакан.

– Свободен? Почему? – ошарашенно спросил Камински.

Наги поднялся из-за стола, встал за своим стулом, опершись о спинку, и принялся объяснять:

– Мистер Камински, я с самого начала не был уверен, что передо мной убийца Фостера. Конечно, есть свидетельские показания, да и ампула в вашем кармане сослужила вам недобрую службу. Но когда мы проверили обе ампулы, то установили, что в той ампуле был морфий, а в вашей – нервно-паралитический яд слабой концентрации. И прежде всего, происхождение ампул разное. Ампула Фостера – немецкая. Ампула, которую нашли вы, – русская. К тому же история, которую вы мне рассказали, звучала довольно неправдоподобно, а опыт показывает, что в выдуманных алиби намного больше логики, чем в настоящих. История с мумией, которую вы обнаружили и предложили купить Фостеру, показалась мне невероятной, поэтому я решил все проверить. Я полетел в Абу-Симбел, встретился с археологом Хассаном Мухтаром, и уже вечером мы начали поиски входа в гробницу. При этом произошла неожиданная встреча. В строительном бараке, который вы описали, мы увидели…